Не спи под инжировым деревом - [18]
– Да, бедный мужик, – вздохнул я.
Глаза у старухи полезли из орбит, а голова затряслась. Я подумал, что сейчас её удар хватит, но, честно говоря, и поделом ей. Девушка уставилась на Ниязи, как на ангела с огненным мечом, спустившегося в эту преисподнюю в столбе света.
– Как я погляжу, собравшихся здесь людей родители вообще не учили, что нужно держать своё глупое мнение при себе, а делать посторонним замечания – верх невоспитанности, – бесстрашно припечатал Ниязи, которому щитом от избиения разгневанными женщинами служили его костыли и печально подвёрнутые ножки.
Старуха забулькала, словно котёл с жабами, запыхтела и выронила несколько мятых целлофановых пакетов, которые прижимала к своей могучей груди. Девушка с нескрываемым злорадством наблюдала за тем, как старуха сражается с собственным животом, мешающим ей поднять пакеты. Никто ей так и не помог. Я был в восторге, и в этот миг понял, что стал поклонником Ниязи.
– Теперь вернёмся к нашим делам, – обратился ко мне Ниязи уже обычным, не божественно-карательным голосом. – Что ты там говорил насчёт похорон?
– Люди же, наверное, захотят прийти на мои похороны, – сказал я неуместно громко, всё ещё возбуждённый адвокатской речью моего приятеля. Народ шокированно посмотрел на меня.
– Твои друзья – молодые, у них нет привычки таскаться на похороны, – успокоил меня Ниязи. – Особенно если их туда никто не позовёт.
– Это ты так думаешь, что молодые, – с горечью ответил я. – Некоторые из них родились старыми. А ещё есть друзья моей мамы. Эти уж точно организуют коллективный плач.
– Хммм. Значит, наша цель – избавиться от двух десятков весёлых бездельниц в возрасте от сорока пяти до семидесяти лет? – уточнил Ниязи.
– Ага, что-то вроде того.
– Хорошо… Теперь представь себе, что ты действительно завтра умрёшь.
– Ну?
– Какие бы похороны ты захотел?
Я задумался. Уж точно не хотел бы, чтобы у нас дома собралась толпа кудахчущих женщин. Мама хранит дома коллекцию разнообразных домашних тапочек для гостей. Это ужасно. Я представил себе, как об эту гору, сваленную в коридоре, споткнутся суровые, хмурые, незнакомые мне мужчины, вынося моё тело, завёрнутое в ковёр, словно буррито. Слёзы, заунывные молитвы Богу, в которого я не верю, халва (м-м-м-м, обожаю халву! В детстве я всё время с удовольствием посещал с мамулей всякие похороны да поминки ради удовольствия откушать халвы)…
– Халву можно оставить, – сказал я. – А всё остальное убрать. Чёрт, почему у нас нет крематориев?!
– Это тебя сейчас не должно волновать. Пусть твоя мама скажет, что исполняет твою волю, не устраивая традиционные похороны.
– Тогда получится, что я предупредил её, что пошёл топиться.
– Может, ты написал ей отдельное письмо.
– Да нет, совсем без похорон как-то неубедительно получается. Очень подозрительно. И потом, мамкины подружки знают, что она всё равно поступила бы по-своему. Традиции превыше всего. И так у неё репутация из-за развода слегка того. Ещё и на похороны родного сына не позвать. Нет, на такой экстравагантный шаг она бы не пошла.
– Так и быть. Я найду для тебя подходящий труп, который будет счастлив быть похороненным под твоим именем.
– И где хоронить? Нужно место на кладбище… блин, что мы затеяли. Может, ну его?
– Не ну его. Если уж я за что-то взялся – доведу до конца. Будет тебе и место на кладбище, и похороны.
– Только поминок в мечети не надо! – взмолился я. – Моя душа не достигнет нирваны, если меня будет отчитывать какой-то пройдоха!
– Не по-людски без поминок-то.
Я задумался под выжидающим взглядом Ниязи.
– А что, если вместо поминок организовать большой концерт, как бы в память обо мне?
– Отличная идея! На этот раз люди не смогут проигнорировать приглашение, потому что это всё равно что не прийти на поминки. Видишь, ты отлично справился.
– Идеи рождаются в диалогах, – философски заключил я. – А в середине концерта я выйду к потрясённой публике и начну играть сам!
Ниязи крикнул «Ты что?!» и выронил костыль.
– Ни в коем случае! Нельзя отнимать у людей право порезвиться на твоей могиле. Ты сразу перестанешь быть интересен. Интересным может быть только мёртвый герой.
– И долго мне быть дохлым?
– Сколько надо, столько и будешь. Пока тебя не будут знать все. Пока о тебе не снимут фильм.
– А что, и такое бывает?
Ниязи нервно подёргал носом.
– Может быть, – обнадёжил он меня. – Все должны почувствовать себя виноватыми, понимаешь? За то, что не ценили тебя при жизни. За то, что своим равнодушием свели тебя в могилу. И попытаться свою вину загладить.
– У меня и знакомых-то столько нет.
– Тогда пусть незнакомые почувствуют себя виноватыми, что не были знакомы с тобой!
Мне показалось, что в этом есть определённый смысл. В конце концов, у нас в стране не так уж много групп, исполняющих метал, а тем более исполняющих хорошо, как это, смею надеяться, делаем мы. Нас могли бы и знать, если бы мы уделяли самопиару больше времени, чем самой музыке. Я представил себе, как это могло бы быть.
Обитает в социальных сетях медиаличность – говорящая райская птичка, владеющая мозгами нескольких тысяч своих френдов и фолловеров. Это существо чаще женского пола, с неудавшейся личной жизнью, ибо безмерна самооценка и слишком завышены требования, поклонники предпочитают ставить лайки, вместо того чтобы звать на свидания, да и вообще – ей некогда. Кроме того, периодически в рекламных целях выставляет неаппетитные фото интимно-гигиенических процедур, вроде наращивания глазных яблок и эпиляции ногтей, что тоже самцов не привлекает. Работает в сфере искусства или скорее коммерческого околоискусства и неплохо зарабатывает не только потому, что знает своё дело, но и потому, что не стесняется позиционировать себя как великого творца, крича об этом на всех углах. Вообще же не гнушается актами нарциссизма на публику и почему-то особенно любит бравировать цветом волос, который у популярной личности не врождённый, а приобретённый, насильственно закреплённый на волосах годами тщательных трудоёмких окрашиваний. Во времена смут является эдаким Хароном, перевозящим истину в мрачное царство злобы и невежества, высказывая своё авторитетное мнение по любому поводу. Иногда мнение оказывается слишком отличным от суждения толпы, и аудитория высказывает своё «фи». Тогда медиаличность в зависимости от воспитания и темперамента либо кроет всех ироничным матом, либо робко удаляет не приглянувшийся публике пост. Но чаще, чем крупицами мудрости, звезда интернета осчастливливает почитателей демонстрацией своих насыщенных будней: вот я с подругой в ресторане, вот я на презентации чего-то там очень интеллектуального и одновременно гламурного, вот моё фото вроде как без макияжа, восхищайтесь. Обладает талантом так красочно и многословно расписывать бытовые происшествия с собой любимой в главной роли, что поход в ближайший киоск за сигаретами превращается в экспедицию хоббита к дракону за сокровищами, не меньше. Если позволяет наличие свободного времени и уровень грамотности, медиаличность даже может написать пару книг и издать их не за свой счёт в местном издательстве благодаря дружеским связям и активной светской жизни, о чём не устаёт напоминать своим ни о чём не догадывающимся фанатам. Эти книги похожи на бесконечно затянувшиеся статусы в Facebook и повествуют о героине, наделённой всевозможными достоинствами, но прискорбно неудачливой в любви. Героиня эта всегда подозрительно напоминает саму авторшу, которая, однако, отрицает свою тоску по отношениям. Мизандричка поневоле, постоянно пишет жалобные статусы страдающей от одиночества женщины о том, как ей хорошо без мужика и какие убогие все мужчинки в принципе. По душевной доброте (а может, от необоримой склонности к дешёвой популярности) наша звезда добавляет в друзья «народ». «Народ», будучи не в силах преодолеть генетическую тягу к не несущему никакой выгоды лизоблюдству, периодически разражается восторженными комментариями типа «Сеяющае и охутворённое лицо». Предпоследнее слово лично я бы испробовал в нескольких вариантах. «Охудотворённое». «Уходотворённое». Пишите «охуетворённое», чего уж там.
"Сны Ocimum Basilicum" – это история встречи, которой только суждено случиться. Роман, в котором реальность оказывается едва ли важнее сновидений, а совпадения и случайности становятся делом рук практикующей ведьмы.Новинка от Ширин Шафиевой, лауреата «Русской премии», автора романов «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу» и "Не спи под инжировым деревом".Стоял до странного холодный и дождливый октябрь. Алтай пропадал на съемках, много курил и искал золото под старым тутовником, как велел ему призрак матери.
У каждой катастрофы бывают предвестники, будь то странное поведение птиц и зверей, или внезапный отлив, или небо, приобретшее не свойственный ему цвет. Но лишь тот, кто живет в ожидании катастрофы, способен разглядеть эти знаки. Бану смогла. Ведь именно ее любовь стала отправной точкой приближающегося конца света. Все началось в конце июля. Увлеченная рассказом подруги о невероятных вечеринках Бану записывается в школу сальсы и… влюбляется в своего Учителя. Каждое его движение – лишний удар сердца, каждое его слово дрожью отзывается внутри.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.