Не считая собаки - [151]

Подросток выскочил за дверь. Сержант снял трубку телефона.

– Вы не видели тут рыжеволосую девушку? – спросил я, пока он не начал звонить пожарным.

Он покачал головой, прикрывая рукой мембрану.

– Скорее всего она где-нибудь в убежище.

Убежище. Конечно. Куда еще податься во время воздушного налета? Кому-кому, а Верити хватит ума не носиться по улицам под бомбами.

– Где соседнее? – уточнил я.

– На Литтл-Парк-стрит, – баюкая трубку, ответил сержант. – Назад по Бейли и налево.

Я благодарно кивнул и снова пустился бегом. Полыхало все ближе и ближе. Дымное небо окрасилось в оранжевый, в нем скрещивались лучи зенитных прожекторов, а из-за церкви Троицы тянулись желтые языки пламени. С каждой минутой становилось светлее – а еще заметно холодало, хотя, казалось бы, с чего, когда все кругом горит. Я попытался на бегу согреть дыханием заледеневшие руки.

Убежища не было видно. Посреди квартала высились дымящиеся развалины – все, что осталось от дома после прямого попадания, – а рядом огонь пожирал овощную лавку. Дальше улица тянулась тихая и темная.

– Верити! – крикнул я, боясь услышать отклик из-под развалин, и двинулся в обратную сторону, высматривая знак убежища на стенах домов. Нашел. Он валялся посреди проезжей части. Я беспомощно повертел головой, пытаясь определить, откуда его сорвало взрывом. – Эй! – принялся я кричать во все цокольные лестницы подряд. – Есть здесь кто-нибудь?

Убежище отыскалось почти в самом начале улицы, в двух шагах от собора, в полуподвале, не защищавшем на самом деле ни от чего, даже от холода.

Тесная замызганная комнатушка без мебели. Человек двадцать – некоторые в халатах – сидели на земляном полу, привалившись к мешкам с песком, уложенным у стен. В одном углу покачивался от каждого бомбового удара подвешенный на балке керосиновый фонарь, а под ним мальчишка в пижаме и меховых наушниках играл с матерью в карты.

Я окинул полутемную каморку взглядом, ища Верити, хотя уже понятно было, что ее здесь нет. Где же она?

– Никто не видел девушку в белой ночной рубашке? – спросил я. – Рыжую.

Молчание. Даже не шевельнулись.

– У тебя есть шестерки? – продолжил игру мальчик.

– Есть. – Мама вручила ему карту.

Сквозь несмолкающий грохот зениток и разрывы фугасов донесся колокольный звон. Девять вечера.

Все заворочались.

– Это в соборе, – сказал мальчик, запрокидывая голову к потолку. – А дамы есть?

– Нет, – ответила мама, посмотрев на карты в руке, а потом на потолок. – Что, съели? Пока слышны колокола, собор стоит.

Все, нечего здесь ворон считать. Я метнулся за дверь и вверх по лестнице обратно на улицу. Колокола чисто и ясно вызванивали время. До самого утра гибнущий в огне собор будет под рев самолетов ежечасно пробуждать в ковентрийцах надежду.

Горстка зевак из-под южного портала перебралась на противоположный тротуар, чтобы лучше видеть взметающееся над крышей собора пламя. Двое молодчиков все так же подпирали фонарь. Я подбежал к ним.

– Не, черта лысого, – утверждал длинный. – Теперь нипочем не потушат.

– Я ищу девушку… – начал я.

– Нам тоже одиноко, – сострил короткий, и оба заржали.

– Она рыжая, – не сдавался я. – В белой ночной рубашке.

Новый взрыв гогота.

– Наверное, она где-нибудь в убежище, но я не знаю ближайших.

– Есть одно на Литтл-Парк, – отсмеявшись, сказал долговязый.

– Там я уже проверял.

Оба задумались.

– Еще есть на Госфорд-стрит, только туда не пробьешься. Пехотная мина взорвалась, теперь все перекрыто.

– Может, она в крипте, – предположил длинный и, увидев мое озадаченное лицо, пояснил: – Ну, крипта, под собором. Там тоже убежище.

Крипта. Конечно. Несколько десятков людей укрылись там в ночь налета и сидели до одиннадцати, пока над их головами горел собор, а потом их вывели по внешней лестнице.

Я промчался мимо зевак к южному порталу и взлетел по ступенькам.

– Туда нельзя! – крикнула женщина в платке.

– Спасательный отряд, – бросил я и вбежал внутрь.

Западный торец нефа по-прежнему тонул в темноте, зато в пресвитерии и в апсиде света было хоть отбавляй. Ризницы полыхали, Капелла ременщиков тоже, а сверху, из клерестория, валил дым бронзового цвета. В Капелле вязальщиков шапок огонь лизал холст с Иисусом, несущим заблудшую овцу. По всему нефу летали, рассыпая пепел, горящие листки чинопоследования.

Перед глазами возникли полученные в свое время от леди Шрапнелл чертежи собора. Крипта под капеллой Святого Лаврентия на северной стороне, сразу за Капеллой мануфактурщиков. Я устремился туда, уворачиваясь от горящих листов и лихорадочно вспоминая, где ведущая вниз лестница. Слева от амвона, точно.

Далеко впереди, в хоре, что-то шевельнулось.

– Верити! – крикнул я, пускаясь бегом.

Фигура метнулась через хор к пресвитерию. Между скамьями мелькнуло белое пятно.

По крыше барабанили зажигалки, и я невольно поднял взгляд, а когда посмотрел на хор, фигура – если это была фигура – уже исчезла. Над входом в Капеллу мануфактурщиков плясала подхваченная восходящим потоком бумажка с чинопоследованием.

– Нед!

Я обернулся. Слабый голос Верити доносился откуда-то из-за спины и вроде бы издалека, но, может, это раскаленный воздух шутит шутки со слухом… Я пробежал через хор. Ни там, ни в пресвитерии никого не было. Чин службы кувырнулся в вихре из Капеллы мануфактурщиков, загорелся и, пылая, рухнул на алтарь.