Не считая собаки - [146]

Потом понадобилось еще раз оступиться и ссадить теперь уже правую руку, чтобы додуматься до следующей простой мысли: если подождать еще полчаса, развиднеется больше, и я смогу выбраться, не свернув шею.

Я уселся на ступень, откинулся затылком на стену и стал смотреть, как редеет темнота.

Предположив, что темнота означает темницу, я изначально смотрел на происходящее под неправильным углом. Что, если по отношению к диссонансу мы поступаем так же? Исходим из неверного предположения?

Примеров неверных предположений история знает немало: Наполеон, уверенный, что Ней взял Катр-Бра; Гитлер, решивший, будто вторжение союзных войск произойдет через Кале; саксонцы короля Гарольда, не ведающие, что якобы отступающие войска Вильгельма Завоевателя заманивают их в ловушку.

Что, если мы тоже смотрим на диссонанс под неверным углом? Может, есть какое-то объяснение, которое поставит все на места – и отсутствие сдвига на переброске Верити, и резкий его скачок в 2018 году? Какой-то ракурс, в который впишется все: и Принцесса Арджуманд, и Каррадерс, и епископский пенек, и все эти треклятые барахолки, и священники, не говоря уже о собаке – и головоломка разом сложится…

Наверное, я заснул, потому что, когда открыл глаза, совсем рассвело, а снизу доносились приближающиеся голоса.

Я заметался взглядом по узкой башне, словно и впрямь надеясь отыскать укрытие, а потом рванул наверх. Ступенек через пять я спохватился, что нужно считать их, иначе потеряю точку переброски. Шесть, семь, восемь – отсчитывал я про себя, поднимаясь на следующий виток. Девять, десять, одиннадцать. Я замер, прислушиваясь.

– Hastyeh doon awthaslattes? – спросил женский голос.

Похоже на средневековую речь, значит, со временем я все-таки не ошибся.

– Goadahdahm Boetenneher, thahslattes ayrnacoom, – ответил мужской.

– Thahslattes maun bayendoon uvthisse wyke, – потребовала женщина.

– Tha kahnabay, – не уступал мужчина.

Я не понимал, о чем они говорят, но разговор этот слышал уже сотни раз; в последний – у южного портала церкви Святого Михаила. Женщина допытывается, почему то-то и то-то до сих пор не сделано. Мужчина оправдывается. Женщина (явная далекая пра-пра-пра леди Шрапнелл) говорит, что причины ее не интересуют, к благотворительной ярмарке все должно быть готово.

– Thatte kahna bay, Goadahdahm Boetenneher, – повторил мужчина. – Tha wolde hahvneedemorr holpen thanne isseheer.

– So willetby, Gruwens, – приказала женщина.

Грохнула расшатанная ступенька, и женщина рявкнула:

– Lokepponthatt, Gruwens! The steppe bay lossed.

Бранит за неполадки. Правильно. Пусть выдаст ему по первое число.

– Ye charge yesette at nought, – пристыдила она.

– Ne gan speken rowe, – залебезил работник.

Они продолжали подниматься. Я поднял голову, вглядываясь в лестничный колодец – вдруг там наверху есть какая-нибудь площадка или приступка?

– Tha willbay doone bylyve, Goadahdahm Boetenneher.

Ботонер. А вдруг та самая Анна Ботонер – или Мария, которые строили шпиль Ковентрийского собора? Неужели это он и есть?

Я двинулся наверх, стараясь ступать как можно тише и считая ступени. Девятнадцать, двадцать.

Вбок от лестницы уходила площадка, упирающаяся в пустоту. Колокола. Точнее, будут колокола, когда их повесят. Вот я и определил свое пространственно-временное положение – башня Ковентрийского собора в год постройки, 1395-й.

Голоса пропали. Вернувшись к лестнице, я на цыпочках спустился на пару ступеней. И чуть не наступил на голову женщине и работнику.

Они стояли прямо подо мной, так что видно было макушку белого апостольника. Рванув назад, я ринулся вверх по лестнице и едва не раздавил голубя. Он возмущенно заголосил, отчаянно захлопал крыльями, словно летучая мышь, и слетел мимо меня вниз, к площадке.

– Shoo! – крикнула высокочтимая Ботонер. – Shoo! Thah divils minion!

Я замер, готовясь рвануть еще выше и стараясь не пыхтеть, но они дальше не поднимались. К голосам теперь примешивалось непонятное эхо – похоже, они отошли на дальний край площадки, и минуту спустя я прокрался обратно, откуда за обоими можно было наблюдать тайком.

Работник – в коричневой рубахе и кожаных штанах – удрученно качал головой.

– Nay, Goadudahm Marree. It wool bay fortnicht ahthehlesst.

Мария Ботонер. Я с интересом посмотрел на дальнюю прародительницу епископа Биттнера. Перехваченное слегка провисшим чеканным поясом красно-коричневое узкое одеяние с широкими рукавами, в прорезях которых виднеется желтое нижнее платье. Льняной апостольник туго охватывает круглые морщинистые щеки. Кого-то она мне напоминает. Леди Шрапнелл? Миссис Меринг? Нет, старше. Седовласую?

Мария куда-то показывала, возмущенно встряхивая апостольником.

– Thahtoormaun baydoon ah Freedeywyke.

Работник отчаянно замотал головой.

– Tha kahna bay, Goaduhahm Boetenneher.

Женщина топнула ногой.

– So willetbay, Gruwens.

Резко развернувшись, она решительно зашагала к лестнице.

Я юркнул в укрытие, готовый сию секунду мчаться наверх, но разговор, видимо, был окончен.

– Bootdahmuh Boetenneher, – взмолился работник, семеня за ней.

Я крался следом, держась на виток выше.

– Gottabovencudna do swich… – увещевал работник.