Не садись в машину, где двое - [15]

Тамила ни единым словом не обмолвилась об этом происшествии. Даже была как бы собой недовольна. Ушла в коридор.

Вытерев щеки теперь левой рукой, Соня промокнула ладонь простыней и подставила Тамиле.

Тамила взяла ее пальцы, поднесла к себе поближе, как совершенно посторонний предмет.

— Я… знаешь, я погадаю тебе только на ближайшие полгода, ладно?

— Че, совсем плохо?— криво улыбнувшись, пошутила Соня.

— И ты меня быстро забудешь, и на письмо мое никогда не ответишь,— настойчиво, как заклинание, повторила Тамила.

— Ну что ты, Тамилочка, ну что ты,— умоляюще забормотала Соня.— Не забуду.

— Забудешь.

— Тьфу,— откликнулась тетя Валя от стены.

Так и случилось. Все совершенно так и происходило, как гадалка предсказала. Как по писаному, пункт за пунктом.

Только того не учла Тамила, что Соня, теперь четко знающая свое будущее, вдруг начала бороться за жизнь и сопротивлялась предсказаниям Тамилы изо всех сил.

Она одно имела в виду, одну цель — жить не так, как ей предугадано. Как угодно, но только не по гаданию.

Тамила спустя много времени написала Соне, что теперь ты меня не забудешь. Вспоминай меня, когда я умру. Я уже слепну.

Дешевая цыганская мишура.

Взрослая, умная Соня, преодолевшая все за эти полгода, с холодной ненавистью выкинула ее письмо в ведро, сидя у себя дома на кухне.

Людмила Петрушевская

Леди

Это была женщина в полном расцвете сил, а по виду еще девушка, изящная, высокая, легкая и веселая, добрая, с магической улыбкой (именно улыбка открывала всю ее душу нараспашку, обнажала эту сущность беззаботного, разверстого наружу существа), и все ей удавалось: какое-то агентство по каким-то фестивалям, организация конкурса к этому фестивалю и так далее, и тут же снят офис, и снята квартира, в которой живет она, ее дочка и ее друг с невестой, вот так.

Квартира большая, народ простой, легкий, веселый, хозяйством занимается приходящая домработница, и тут же друзья, машины, поездки, девчонка учится, ранним утром бодрые крики матери «Ты почистила зубы?», хоп — в машину и в дорогую школу, все отлично, а на субботу-воскресенье дочку отвозят к отцу, там такая семья, без женщин и с прислугой, дом за городом, вилла в три уровня, да еще и с бассейном.

Дочка вялая, инертная, не в бодрого и злого отца-миллионера (у него, в свою очередь, общемировое агентство по каким-то сугубо конкретным экзотическим путешествиям в жерла полугорящих вулканов и к магическим водам горячих гейзеров, это Камчатка, нищий край, где медведи ловят лапами рыбу, идущую вверх по реке рожать, и где кроме икры есть не фига). Экзотуры.

А дочка не в него и не в мать, и всем недовольна, как бы предвидит свою судьбу сироты, а внешне это будто бы линия поведения такой балованной принцессы на горошине, для которой все, что ни предложено, все недостойно ее уровня. Все жмет, мешает, тянет, неудобно.

Мордочка хорошенькая, стать юной девушки-модели, ножки из-под плеч, в школе занимается фехтованием и музыкой, но без охоты.

Изящно и точно, но желания побеждать нет. Играет на пианино четко, откуда-то знает про туше и как вызвать слезы, но отработала и всё, желания ноль. А уроки — а кто видел, чтобы уроками блистали на публике?

Мать, но ей некогда, она-то и плачет на отчетных концертах в музыкалке, когда слышит, как девка играет, а потом еще отчаянней плачет, потому что уже ступила на путь борьбы за жизнь.

У меня ребенок, я должна выздороветь. Слезы вытрем.

Работа как всегда, без остановок, остановишься — выпадешь из наезженной колеи, и одновременно данные о болезни прочитаны по Интернету, я все знаю и ничего не боюсь, надо трезво глядеть, сил много, будем действовать.

Действовать — значит платить. Отец девочки скуп как безумный, и так он содержит ребенка в дорогой школе, и так его агентство дышит на ладан.

А фестиваль нуждается в спонсорах, там и тут сверкает улыбка нашей прекрасной леди, она добывает и добывает деньги как шахтер, киркой и буром, на плечах висит все, квартира, офис, бензин, три бездельницы в офисе и пять идиотов рабочих-оформителей, мат витает легким облачком над бегущей фигуркой, прыг в машину, наушник заливается от бесконечных телефонных звонков.

И все прошито невысказанной болью. Леди хочет жить, она свирепа, влюблена, она беременна, хочет еще родить, она тормошит реальность вокруг себя, организовывает жизнь, утром «ты почистила зубы, бежим», днем подготовка к открытию фестиваля, приходят фуры с экспонатами, проблемы на таможне, а вечером, глубоким вечером в широченной постели, лежа после любовной битвы с сигаретой в пальцах, она вдруг, залившись слезами, приникает к любимому плечу и во всем признается. В ответ — молчание. Молчание! Горят во тьме две сигареты в пальцах, и всё.

Что молчишь?

Наконец: «Это не мои проблемы».

То есть что он, как потом будет выдавлено, не берет на себя решение вопроса. А все дело-то в простом, она, глотая слезы, прошептала ему, что рожать теперь нельзя, предстоит операция. Он сказал «это не мои проблемы». Красавец. Солист хора из оперного театра на периферии. Приехал в Москву, целое будущее перед ним. Но пока безработный, от ерунды мы отказываемся при горячем сочувствии и поддержке Леди.