Не-Русь - [21]

— Может, торопились сильно. А может… Среди нурманов, Ноготок, есть… персонажи, у которых на девок не встаёт. Только на мальчиков.

— Ещё. Монашка прирезали чтобы звона не было. А девок — живыми! — у дороги бросили, чуть ветками закидали. Будто хотели, чтобы их нашли.

— Резан же чётко объяснил! Наказание. Устрашение. Месть. Поэтому Любаву… Поэтому её и ломали. А Цыбу просто по голове стукнули. За компанию. Для мести нужно, чтобы я узнал и увидал. Нарыдался-нагоревался. Но — не доказал. А то Боголюбский начнёт свой сыск. А там… уже не ясно. То ли — ворогу отомстил, то ли — свою голову на плаху положил.

Я внимательно оглядел своих. Светать начинает, над рекой, с той стороны, туман появился.

— Идите-ка вы спать. Скоро подъём будет.

Народ поднимался с песка, с колен.

А я… имитация разумной деятельности закончена. Вид «предводитель в разуме» — выдержал. Но… сердце молотит под горлом. Чуть отпустить вожжи, чуть прислушаться к себе…

Вой.

Вой рвёт грудь.

И хочется удариться.

Обо что-нибудь твёрдое. Головой. Наповал.

И ещё раз.

И ещё…

Горячо. Как-то… «пятнистый» жар. Горячая голова, печёт глаза… А ноги, почему-то, мёрзнут. Хорошо, что темно — ничего не видно. Видеть… тошно. Хоть — что. Хоть — кого.

Какой сегодня длинный день. Сколько в него разного… «День — год кормит»… Или — жизнь убивает. Вот прирезали бы меня с утра и было бы… не так больно. Лежал бы там. На полчище возле иконки. Холодненький, чистенький, спокойненький…

Мочевой пузырь напомнил о своём существовании. Вот и ещё одна… забота. А ведь так просто было от всего этого избавиться. Просто пропустить сегодня удар… И зачем я так хорошо учился?

Подошёл к урезу воды. Тёмная, серая гладь Оки. С той стороны идёт туман. А в воде, наверное, ещё сегодняшние покойники плавают. Стикс — река мёртвых. Говорят, Ахиллеса его мама в такой речке купала. Держа за пятку. А я лучше сам. С головой. Скинул овчину, вошёл в воду. Хорошо. Голову остужает. Сердце… успокаивается. Бьётся… ровнее. Раз-два, вдох-выдох, левой-правой…

Туман. Пелена. Раз-два, гребок-толчок… Механические равномерные движения. В пустоте. Ни лева, ни права, ни верха, ни низа. Мироздание. Ничто. И я в нём. Вселенная: туман, вода и… загрустившее попандопуло. Этому миру нет дела до меня. До моих надежд и потерь. До моего существования. Мои печали — только мои. Не — невидимых звёзд, не — неслышимых родников. Воде в реке, воде в воздухе — это всё неинтересно. У них вообще нет интереса. Ни к чему. Пустота — пуста. Покой. От чувств, от мыслей. Наполнить её смыслом, интересом… может только живое. Только человек. Человечество. Тот кусочек, который я называю — «мои люди». Им — интересен я. Они — интересны мне. «Паутинки мира». Держат. Душ мою. Тянут. Не пускают. В пустоту, в покой. Ждут. Пора возвращаться.

Всё так же, автоматически двигая руками и ногами, я развернулся и поплыл… обратно. К берегу? — Да. Если он там есть. Размышляя. Ни о чём. Спя. С открытыми глазами. Возвращаясь. Куда-то. Потому что вернуться туда, куда хочется, куда нужно… в сегодняшний вечер, когда я последний раз улыбнулся ей, последний раз увидел её радостный взгляд. Радостный — мне…

Чуть не захлебнулся. Сбился с ритма. Вспомнил картинку — она смотрит мне вслед, а я тороплюсь, скачу за князьями…

Боже мой! Какой я идиот! Ведь мог вернуться, не поехать. Отговорился бы. Остался бы с ней и… И ничего этого не было бы! И она бы была жива… Ы-ы-ы…

   «Ах, если бы она была жива,

   Я всё бы отдал за неё, всё бросил.

   Слова, слова, слова, слова, слова…

   Мы все их после смерти произносим».

По воде камни не плавают — не обо что разбить голову. Головной мозг захлёбывается эмоциями — управление перехватывает спинной: тело автоматически машет руками и ногами. Раз-два, вдох-выдох. Речная вода смывает… слёзы? Капельки тумана? Пот? Жар? — Всё. Всё, что в её силах смыть. Но — не произошедшее. «Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее — не-бывшим». А вот «будущее — не-бывшим» — может и человек.

Ой же ты мой боже… тянут… не пускают… паутинки…

Отключка мозгов была столь глубокой, что инстинкт, без помех от сознания, вывел меня точно к тому месту, где я вошёл в воду. На берегу темнела толпа народа. При моём появлении они все замолчали. Обе хоругви собрались почти полностью. Стоят, молчат, на меня пялятся.

— Чего подскочили-то? Побудки ещё не было.

Спокойный, ровный, молодой голос Любима:

— Вот и я говорю: не может такого статься. Боярич, говорю, обещался из меня доброго стрелка сделать. А сделал… только наполовину. Пока не закончит… Он же сказал — значит сделает.

Об чём это они? Это я такой тупой?

Из толпы выскакивает полуодетый Николашка с полотенцем, начинает меня вытирать, приплясывает, всхлипывает, суетливо приговаривает:

— Это ж… Мы ж-то… как ты в реку полез… Тута все и решили… Что ты того… Ну… Насовсем… А как же мы? Мы ж-то как?! И вообще…

Эгоисты — думают только о себе. Как им будет без меня. А как мне теперь быть с ними? Без неё…

Подошедший Ивашко отбирает у Николая полотенце, внимательно оглядывает мой… ну назовём это нескромно — торс. Вдруг накидывает тряпку на шею и резко затягивает. И шипит мне в лицо: