Не размениваясь по мелочам - [2]

– Дорогая моя, об общении с разными людьми, мой тебе совет: забудь. Занятым офисным работникам неинтересно и некогда трепаться с разносчицами чертовых бутербродов.

Ребекка усмехнулась, и по этому отрывистому, чуть нервному смешку Рассел понял, что задел сестру за живое. И пусть, подумал он. Может, хоть так заставлю ее выбросить из головы разную дурь и наконец зажить по-человечески.

– Значит, по-твоему, разносчики не люди? – медленно произнесла Ребекка. – И не заслуживают нормального обращения?

– Заслуживают, разумеется заслуживают! – Оттого что ему не под силу растолковать сестрице элементарные вещи, Рассела взяло отчаяние. Он порывисто наклонился вперед, зажмурился, провел по лицу широкой огрубевшей на суровой Аляске ладонью и прибавил тише и безнадежнее: – Разносчики и чистильщики, естественно, тоже люди. Их труд нужен и важен, как и любой другой, но пойми же ты наконец… – Он махнул рукой. – Впрочем, я говорил об этом сотню раз. Да и не обсуждают столь важные дела по телефону. Знаешь, что меня больше всего волнует во всех твоих бесконечных историях? Ты мать, Бекки. И когда планируешь, как провести свободное время, или устраиваешься на работу, либо пытаешься наладить отношения с очередным парнем, должна прежде всего помнить о ребенке…

Его взгляд скользнул на изображения счастливых детских мордашек. Фотографии так и висели в огромной розовой раме на бледно-лиловой стене. Вот Шелли всего лишь полгодика. Измазалась оранжевым морковным пюре и довольно хохочет. Вот она же несколько месяцев спустя – в парке, на карусели, верхом на длинношеем лебеде. Глаза круглые, точно вишни, взгляд немного испуганный и вместе с тем восторженный. Рот до ушей. Шапочка с заячьими ушками съехала набок и закрывает половину пухлой румяной щечки. Вот четырехгодовалый Томми. Пытается выглядеть серьезным, но уголки губ так и тянутся вверх, а глаза смеются столь детски счастливым беспечным смехом, что, когда смотришь на это личико, замирает сердце. Загорелые крепенькие руки блестят на солнце. Челка подстрижена до смешного коротко – накануне он достал ножницы, трогать которые ему строго запрещалось, и тайком «сделал себе стрижку». Ох и намучилась же после этого парикмахерша, пытаясь привести его голову в божеский вид!

Ребекка кашлянула, и Рассел очнулся от горько-сладких дум. Ему на ум вдруг пришла мрачная мысль: сейчас она напомнит, что и сам-то я не отец, а бог знает что. Однако сестра не стала травить ему душу.

– Да, я мать, верно. И люблю сына до умопомрачения, – несчастно-покорным голосом пробормотала она. – Послушай, я именно по этому поводу и звоню. Ну, чтобы договориться насчет Терри…

– Я сразу догадался – не дурак.

Ребекка вздохнула не то с облегчением, не то извинительно. Рассел снова взглянул на фотографии детей и вдруг почувствовал, что если теперь же не выбежит прочь из комнаты, то сойдет с ума от тоски, но даже не встал с кресла, а лишь отвернулся к окну. Небо затягивали тучи, грозя обрушиться на город затяжным ливнем. Полуголые ветви кленов во дворе обреченно раскачивались на ветру, теряя все больше и больше желто-красных зубчатых листьев. Осень, как назло, выдалась унылая и ненастная. Утешения не сулило ничто вокруг.

Ребекка после минутного молчания вновь кашлянула.

– Ну так ты согласен, Расс? – с надеждой в голосе спросила она.

– Согласен? – Рассел не сразу вспомнил, что держит трубку возле уха и что разговаривает с сестрой. Слишком много он в последнее время работал, поэтому смертельно уставал. И чересчур болезненно переживал разлуку с детьми. Пожалуй, и с Йоландой тоже. Впрочем… Так или иначе, следовало немедленно взять себя в руки. – На что согласен? – По оконному стеклу забарабанили первые капли дождя. Где-то вдалеке громыхнул гром.

– Побыть с Терри, конечно, – ответила Ребекка ангельским голоском.

– Бекки, я работаю! Дел море, каждый вечер валюсь с ног. К тому же не успел прийти в себя после Аляски, будь она неладна! Как ты не понимаешь?

– Я все прекрасно понимаю. Но ведь его надо будет всего лишь отвозить по утрам в садик, а вечером забирать, – торопливо, чтобы брат не успел вставить больше ни слова, прощебетала Ребекка. – Внимания он к себе не требует – может спокойненько играть один или читать детские книжки. И все умеет делать, ведь ты знаешь. Такой уж у него характер – я кот, гуляю сам по себе. – Она хихикнула. – Вылитый папочка!

– Пусть бы у папочки и пожил, – сказал Рассел, сам не зная, почему он так не желает брать на себя ответственность за Теренция. Наверное, дело было во внутренней неразберихе – не хотелось отравлять существование мальчика своей пасмурностью.

– Во-первых, Байлджер вечно в разъездах, во-вторых, раз у него нет ни малейшего желания общаться с сыном, думаю, не стоит и навязываться, – протараторила Ребекка, и Рассел задумался о том, насколько неправильно и нелогично устроен мир. – Ну, пожалуйста, Расс, – взмолилась Ребекка. – Как-никак Терри твой племянник. И потом я обращаюсь к тебе с подобной просьбой в первый и, может, в последний раз.

Рассел хмыкнул.

– Ты обращаешься ко мне лишь потому, что бедные мать с отцом, устав быть для внука родителями, в кои-то веки уехали отдохнуть!