Первые дни ее одиночество скрашивал голем, от которого Илви бросало в дрожь, она боялась, что и этот монстр взорвется от прикосновения, хоть и понимала, что сделанное на коленках чудовище и одобренный промышленный образец – это разные вещи. Тогда за Илви стала ухаживать мать. Она заходила раз в час-полтора, поила девочку, подавала ей судно, рассказывала, что делается в мире снаружи. И от этих разговоров Илавин становилось только хуже, словно у нее воровали дни жизни, не давая то, что принадлежит волшебнице по праву.
Иногда заходила сестра и старшие братья, но в их взглядах читалась лишь жалость временами с примесью сожаления, и Илви гнала их от себя, не желая чувствовать себя еще более ничтожной, бесправной и беспомощной. Она хотела видеть лишь одного человека, заглянуть не забинтованным левым глазом прямо ему в глаза, увидеть в них сожаление и тепло, которое в них было всегда. Но Раульфан Жерро не пришел ни в первую декаду, ни во вторую, а потом она перестала ждать.
На все вопросы ей отвечали, что Ран занят. Илавин злилась, не понимая, как может быть что-то важнее, чем твой лучший и единственный друг. Друг, с которым нипочем любые сложности. Как так? Тогда-то и зародилась в ее душе боль от предательства и непонимания, которая отравляла сознание, превращая реальность в вымысле.
Воспоминания были холодными и липкими, напоминали воду в горной реке, дружелюбную на первый взгляд, но на самом деле опасную. Илавин зажмурилась и подставила лицо под теплый душ, силясь согреться. Монотонный стук капель по плитке и стеклянной двери успокаивали. Волшебнице даже на мгновение показалось, что вода смывает и уносит прочь обиды и боль.
Натеревшись хорошенько мылом и почувствовав себя свежей, она птичкой выскользнула из душа, надела новое платье и улыбнулась. День обещал быть прекрасным.
“Точно, напишу Тэми и отправлю через центральную почту. Посоветоваться все же надо! Я совсем не понимаю себя, как мне других-то понимать?” – весело подумала Илавин, уселась за стол, достала лист бумаги и карандаш и принялась писать, старательно подбирая слова.
“Дорогая Тэми!”
Волшебница задумалась, покусала кончик карандаша, смотря в окно. Илавин недовольно нахмурилась. Кактум умудрился вымахать на две ладони за ночь, и скромных познаний в ботанике хватало для того, чтобы понимать: это не нормально! Впрочем, долго размышлять над этим не хотелось, и Илви вернулась к письму.
“Мне кажется, что все в моей жизни идет наперекосяк… Раульфан, я его ненавижу!..”
Илавин встала и заходила взад-вперед по комнате, пытаясь разобраться в собственных чувствах, в странной смеси ненависти и безумной привязанности, обиды и любви, той самой, которая требовала бросить все прямо сейчас и пойти поговорить с мужем. Но сначала письмо!
Замерев у окна, Илви бросила короткий взгляд на улицу. В темном переулке стоял человек в плаще. Неожиданно он снял капюшон и посмотрел прямо в глаза волшебнице. Илавин почувствовала, как ее сердца коснулась ледяная рука, сжала до боли. Девушка вскрикнула и зажмурилась.
“Идем со мной. Я уведу тебя в прекрасную страну, где нет боли и страданий. Подчинись мне, избранная. Спустись, выйди на улицу. За тобой придут…”
Голос незнакомца прозвучал в голове приказом, просьбой и приглашением. Илавин безвольно выронила карандаш, накинула плащ и, глядя перед собой невидящим взором, спустилась по лестнице.
Каким-то чудом разминулась с мужем, только на выходе возникли осложнения. Одна из горничных окинула Илавин скептичным взглядом, уперла руки в бока и преградила путь.
– Куда это ты? – сурово спросила она волшебницу.
Илавин замялась, не зная, что ответить. Ответ пришел откуда не ждала.
“Я хочу посидеть на лавочке. Погода обещает быть хорошей!” – прозвучал в голове голос незнакомца. Илавин моргнула и покорно повторила:
– Посидеть на лавочке хочу. Хорошая погода.
– Ясно, – недовольно бросила ей горничная. – Маску надень, не хватало, чтобы ты подхватила заразу.
Илавин кивнула, с благодарностью натянула на лицо марлевую повязку, надела начищенные сапожки, положив тапочки в корзину для дезинфекции, и вышла на улицу.
В лицо ударил порыв свежего ветра, он подхватил светлые пряди, пощекотал шею.
“Что я делаю? Надо вернуться?” – рассеянно подумала Илавин, присаживаясь на маленькую лавочку. Но никуда не ушла. Под лучами сонтума она разомлела, провожая ленивым взглядом случайных прохожих.
– Идем, – кто-то протянул ей ладонь в перчатке.
Волшебница покорно кивнула, не думая о том, сколько она просидела на улице, куда ее ведут, только покрепче ухватилась за руку незнакомца и безмолвно пошла за ним.
Хвост двадцать восьмой. Похищение?
