«Не отрекаюсь!» - [21]
Стар и млад свято верили, что торопятся от беды, но оказалось, что обойти её не суждено. Едва занялся рассвет, как налетела монгольская конница, и всё смешалось в зверином свисте нагаек, сабель и крике обезумевших людей. Только немногие, бросив свои скудные пожитки, сумели добежать до леса, а монголы, отягощённые награбленным, не стали преследовать.
Не суждено было добраться до спасительного укрытия и Агафии с мальчишкой. Лихой татарин поддел юного возницу копьём, когда тот пришпорил коня, надеясь уйти от погони. Малец, охнув, выпустил вожжи и свалился с телеги. Конь в испуге шарахнулся, а опрокинувшийся воз удавил Агафию.
Несколько человек, как только открылись ворота, выскользнули из толпы и проворно нырнули в сгустившиеся сумерки. Осторожно крадучись, они пробирались в тени городских укреплений на север, к реке Стрижень, надеясь найти на берегу струг, чтобы на нём переправиться на другую сторону: где-то там уже бродили язычники.
Они уже подходили к реке, когда их окрикнул дозор, и тогда, рассыпавшись во все стороны, они побежали. Тревожно заржал пришпоренный конь, послышался громкий топот. Звонко прозвенела стрела, один из убегавших, вскрикнув, схватился за грудь и ничком рухнул на землю, а через мгновенье та же участь постигла ещё двоих беглецов. Только Доман сумел увернуться от преследователей, споткнувшись, кувырком скатился по крутояру. Увидев у реки чёлн, проворно стянул его на воду. Вскочив и подхватив лежащее тут же весло, он спешно погрёб к другому берегу.
— Ушёл, веролом! — дозорный тревожно всмотрелся в прибрежную мглу.
— Зато эти не ушли! — отозвался товарищ.
Спешившись, он обошёл лежавших ничком на берегу беглецов и аккуратно выдернул у них из спин стрелы. Переворачивая тела, вглядывался в лица.
— Нет, не знаю. Но позорно приняли смерть свою!
— Да, показали спину! Нынче первая пролилась кровь. А сколько прольётся завтра?!
Доман, отчаянно размахивая веслом, всё тревожно оглядывался, а когда убедился, что его не преследуют, пристал к берегу. Его заметили татарские лазутчики, рыскавшие в эту тревожную ночь вблизи городских стен. Они спешились и встали в тени деревьев, держа под уздцы своих низкорослых коней, ласково что-то шепча и поглаживая их по храпу.[111] А когда Доман выбрался из лодки, молча метнулись к нему. Не дав опомниться, повалили на землю и туго спеленали сыромятными ремнями. Доман пытался что-то сказать, но ему заткнули рот тряпкой. Гортанно рассмеявшись, татары перекинули Домана кулём через круп жеребца, которого водили за собой на длинном поводу. Вскочив и пришпорив коней, помчались в свой лагерь.
Монголо-татарский стан раскинулся на лесистом холме[112] недалеко от города. Отсюда хорошо просматривались прилегающие окрестности. Несмотря на позднее время, лагерь кочевников гудел множеством голосов. Ревели, настойчиво требуя корма, быки, выпряженные из высоких двухколёсных повозок, на которых перевозились лёгкие разборные юрты. Переминались, помахивая хвостами, уставшие за длительный переход неприхотливые монгольские лошади. Рядом суетились в длиннополых кафтанах скуластые с раскосыми глазами женщины. Возле уже собранных войлочных юрт пылали костры. Рыжие языки пламени играли на закопчённых боках больших медных котлов, опоясанных бронзовыми треножниками. Варилось мясо.[113]
Приземистый нукер[114] с лоснящимися косичками за ушами сноровисто доставал из котла дымящиеся жирные куски. Десятник[115] разрезал их на тонкие полосы и остриём ножа раздавал сидящим возле костра. Степняки грязными руками жадно хватали горячие ломти, с хрустом разгрызали кости и высасывали их содержимое. Насытившись, они вытирали сальные руки о пожухлую траву. Появилась женщина с глиняным кувшином в руке и стала разливать в протянутые чаши кумыс. Предварительно сбрызнув из чаш на землю, воины утоляли жажду после сытного ужина.
А под облетевшими осинами, сбившись в гурьбу, дрожал на стылом ветру полон, взятый кочевниками в разграбленных и сожжённых близ Чернигова сёлах. Ноги пленников, охваченные тяжёлыми деревянными колодами, вспухли и кровоточили. Молодая монголка развязала двух полонянок, повела за собой и заставила собирать разбросанные возле костра кости. Наскоро собрав, они отнесли их своим товарищам по несчастью, те похватали и стали жадно обсасывать обглоданные мослы.
Возле большой белой юрты, рядом с которой реяло священное монгольское знамя (пять чёрных хвостов монгольских быков, закреплённых на перекладине, прибитой к высокому бамбуковому шесту), лазутчики спешились и скинули Домана наземь. Пока его развязывали, старший подошёл к стоящему возле юрты охраннику и объяснил суть дела. Тот, понимающе, кивнул головой и, подняв пёстрый ковёр, закрывавший дверной проём, вошёл в юрту.
Посреди округлого большого пространства дымился сложенный из камней очаг. У северной стены на возвышенном месте в шёлковом тёплом халате полулежал на постели, устланной шкурами, хан Менту.
