Не осенний мелкий дождичек - [73]

— Помню, конечно, — улыбнулась в трубку Валентина, действительно вспомнив стеснительную длиннокосую девчурку, которая горько плакала на экзамене, назвав «героем своего времени» Ленского, хотя не такой уж это было ошибкой — в одно и то же время разные бывают герои… — Косу обрезала? Или все такая же длинная?

— Не обрезала. Типография отвечает, Валентина Михайловна.

— Ты с кем это болтаешь, Валюша? — вмешался в их разговор Бочкин. — Жду-жду, когда на меня обратишь внимание, а ты тары-бары. И о чем? О литературных героях! Бывшая ученица? Хорошо вам, учителям: в магазин придете — свои да наши, в швейном ателье — и то без очереди. А нам, простым смертным, не достояться, не достучаться…

— Слушай, Василь, куда ты пропал? — перебила его шутливое нытье Валентина. — Ждем тебя с Володей, ни слуху ни духу. Приезжай сегодня на пироги. Твои любимые, с капустой.

Бочкин молчал; в трубке ощущалось его затаенное, притушенное далью дыхание. Быть может, Василя уязвила веселость Валентины? После того разговора они не виделись. Но ведь она — искренне, от всего сердца, неужели он не чувствует этого?

Шуршало, билось что-то невидимое в трубке, попискивали далекие неясные гудки. Перешагивает Васенька выросшую между ними преграду. Она перешагнула. Ей проще. Перешагнет ли он?

— Пироги, говоришь? — откликнулся наконец Бочкин. — Попробую приехать. Правда, сегодня номер. Но ради дружбы… жди, Валюша, буду. Привет.

…Бочкин приехал и привез с собой тетю Дашу. Валентина обрадовалась родному для нее человеку, обрадовалась, что Василь угадал ее тайное желание, но невольно подумала: не решился один? Все же неловко? Он вел себя как обычно, и Володя, который приехал почти сразу вслед за ним тоже из Терновки, вел себя как обычно. Однако Валентина чувствовала, что оба они внутренне напряжены. Или сказывалось ее внутреннее напряжение? Бочкин прежде знал, что любит, знал и Володя, но теперь им всем нужно было привыкнуть к мысли, что и она знает. Ничего не изменилось в ее чувстве к Бочкину, но прежней веселой непринужденности не было. Словно она в чем-то виновата перед ними, перед Володей в чем-то виновата… От Володи попахивало коньяком, он чаще, чем нужно, смеялся, то и дело проводил рукой по лбу, как бы снимая с него нечто невидимое.

— Где ты угостился, Владимир Лукич? — поинтересовался Бочкин. — Вроде на тебя не похоже.

— А, — махнул рукой Владимир. — Целый день сегодня торговались с Никитенко. Рушит весь график: не могу принять скот, и баста! Другие колхозы привезли…

— У вас же с ним договорные обязательства, он столько же зависит от вас, сколько вы от него!

— Столько, да не столько. Он меня может прижать, а я его нет, всего и разницы, — с досадой сказал Владимир.

— А за коньяком, значит, сторговались?

— Само собой, — рассмеялся Владимир. — Хватит, Василь, придираться ко мне, ей-богу, придумал бы что-нибудь повеселей. Сторговались недорого, Никитенко — человек без особых запросов; подбрось, говорит, кирпича на дачу, без задержки пойдут твои бычки.

— Ты же не строительная организация, Владимир Лукич.

— А, строим все равно до чертиков. За день побьем больше кирпича, чем на эту дачку… В общем, обмыли это дело в ресторане, и конец, — махнул рукой Владимир. — Еще сюда его привез, к супруге на побывку. Может, позовем на твои пироги, Валентина? Благо дом и так полон гостей.

Валентина замешкалась: никогда не был Никитенко их гостем, вообще не был ей приятен. Но раз Володя хочет… лучше ему не противоречить; только рассердится, испортит всем вечер.

— Ладно, зови уж и Ванечку и Аллу, нетрезвый ты человек, — шутя упрекнула она.

— Взяточкой, выходит, купил ты, Владимир Лукич, Никитенко? — съехидничал, скрестив руки на груди, прочно усевшийся в кресло Бочкин. — Сами караем за взяточки, духовно и материально, и сами же…

— Подумаешь, взятка — тысяча кирпича! Говорю, за день строители побьют его в пять раз больше! — отмахнулся Владимир и пошел звать гостей.

Валентина любила, когда в ее дом приходили люди, любила угощать, как говорили на родине, в Вологде, потчевать. Где люди, там и праздник… Володя, конечно, сразу сел с Ванечкой за шахматы; Бочкин, затиснув в кресло Никитенко, наскакивал на него встопорщенным петухом:

— Жалоб на вас в редакцию приходит больше, чем надо! Но все это цветочки, мелочи… Знаю — большие дела делаете. Смотри, Петр Петрович, доберусь, камня на камне от тебя не оставлю.

— Двадцать пять лет добираешься, не надоело? — посмеивался Никитенко. — Я, дружок, воробей стреляный. На черт-те что не пойду. Пятнадцать лет командую мясокомбинатом, а «Жигулей» нема. Разве это не показатель?

— Много раз я хватал тебя за хвост, да изворачивался ты, будто ящерица. Знаем, к кому под крылышко… Не все коту масленица, бывает и великий пост, — кипятился Бочкин. — Смахнули твое крылышко! Вот ты кирпич на личную дачу у Владимира Лукича выпросил, его служебные дела увязываешь со своими шкурными интересами. Не боишься, обнародую вашу сделку? На весь район ославлю?

— Який кирпич? — насмешливо удивился Никитенко, но глаза его стали узкими и острыми. — Если и был разговор между нами двоими, откажемся мы, и выйдешь ты клеветником! Кстати, друг дорогой, не впервые!