Не осенний мелкий дождичек - [52]

— Вы говорили с ним, Нина Стефановна?

— Не успела, — глядя сухими глазами мимо Валентины, покачала головой Фортова. — Все не решалась, думала: вот сегодня, завтра… вдруг совсем оттолкну его? Нынче задержалась в школе, шла в темноте, так стало одиноко, думаю, приду, все выложу, выскажу, перед кем мне поплакать, как не перед сыном? Пришла, а его нет. — Снова обхватив голову руками, закачалась в приступе отчаяния.

Глядя в ее постаревшее, осунувшееся лицо, Валентина вдруг вспомнила веселую черноглазую пионервожатую, какой была Нина Стефановна много лет назад. Ой, сколько прошло лет! И вот сидит перед ней все та же Нина… нет, далеко не та.

— Успокойтесь. Снимите пальто. Вот так. Сейчас будем пить чай, все обсудим. — Валентина повесила пальто на крючок, налила ей и себе по чашке горячего чаю, стараясь сдержать внутреннюю дрожь. Только не распускаться. Только бы отвлечь Нину Стефановну, чтобы она немного пришла в себя… Сколько люди приносят друг другу горя, может быть вовсе порой и не желая этого… Нина умница, у нее есть воля, выдержка. Но и боится чего-то, всегда таит какую-то робость — не с тех ли, тоже давних, сорокапятовских еще историй?.. Только бы утишить, разрядить этот ее страх, боль, сковывающую ее сердце… Валентина делала все, чтобы приблизить минуту разрядки, прояснения, и эта минута наконец пришла. Нина Стефановна, разжав стиснутые в муке ладони, отпила чаю из чашки. Бледно, насильственно улыбнулась:

— Побеспокоила вас. Влетела, кричу… Сапоги грязные, — взглянула на свои ноги.

— Все это чепуха, не стоит внимания. — Валентина подлила в чашку чай, придвинула варенье. — Выпейте еще. Для меня чай — лекарство от всяких бед. Согревает и успокаивает душу… Я думаю, звонить никуда не надо, — сказала она, видя вопросительно-ожидающий взгляд Нины Стефановны. — Ничего страшного пока не произошло. Он же обещает написать. Думает учиться. Он взрослый человек, через месяц стукнет восемнадцать. Он у вас серьезный… Не насилуйте его, позвольте поступить, как он находит нужным.

— Но где он будет ночевать? После уроков, видно, ушел… Был в школе. Ночь ведь! И голодный. Кто покормит его?..

— Он дружит с Костей Верехиным, Костина Ляховка на пути к стройке. Скорей всего, он там. Завтра я спрошу Верехина.

— Разве я могу ждать до завтра? Сейчас пойду к Верехину, — поднялась Фортова. — Если там нет, буду звонить в милицию, в район!

— По какому поводу в милицию? — В дверях кухни стоял Володя, в пальто и шапке, — они не заметили, как вошел.

— Коля пропал, Владимир Лукич! — метнулась к нему Фортова. — Отец оставил меня, и сын туда же… Совсем ушел из дому!

— Ушел — это не пропал, — сказал, снимая пальто, Владимир. — Хоть объяснил, почему ушел?

— Вот записка, — протянула мужу листок Валентина.

— Все ясно. Вполне по-мужски, — прочитав, положил записку Владимир. — Конечно, в середине учебного года ни к чему бы, но, видимо, припекло парня. Из-за отца?

— Тоскует… — вздохнула Нина Стефановна. — И я не нашла к нему дорожки… винить, видно, некого. Да как пережить, Владимир Лукич, как пережить?

— Через полгода он все равно ушел бы. — Владимир, налив себе чаю, присел к столу.

— Так ведь по-человечески ушел бы, у всех на глазах…

— Все равно отрывать от сердца. — Валентина вспомнила свою Алену, совсем недавно уехала, а тоска! — Все равно.

— Сегодня опять нам с Шулейко была баня в райкоме, — сказал Владимир. — Ломали-ломали… в общем, Сергей Антоныч дал согласие. Зашли потом в госконтроль, к Чередниченко. Николай Яковлевич эти вещи понимает… Если он не поможет, тогда все. — Помолчав, Владимир помешал ложечкой в стакане, добавил: — Значит, Николай ушел… Сегодня у меня еще двое отпрашивались в город, с третьего участка. Хорошие хлопцы, недавно из армии. Что ж, говорю, родное село бросаете? На кого? Мы, отвечают, не против, но грязюка, на центральную усадьбу, в клуб ни на чем не доберешься, а здесь, на третьем участке, девчат нет вовсе. К тому же ненормированный рабочий день. Да, говорю, все так. Кино, правда, можем подвезти, и девчат при желании организовать можно, а вот нормированный рабочий день — этого обещать пока не могу.

Они долго сидели за остывшим чаем, думая каждый о своем. За окном тихо синела ночь, было в этой тишине что-то печально-настораживающее. Ни одного молодого голоса! Вообще ни одного голоса. Потом, едва слышимые — две стены отделяли их от Чуриловых, — донеслись переливчатые звуки баяна. Слава играл, он часто вечером играл, для себя. Обычно — грустное, но с некоторых пор в мелодиях, которые он исполнял, проскальзывали счастливые нотки. Слава жил чем-то своим, у него, как и у всех, были свои радости и печали…

Утром Валентина пришла в школу на полчаса раньше, однако Нина Стефановна была уже там. Сидела, завернувшись в пуховый платок, глаза покраснели, вспухли от слез.

— Всю ночь не спала. Может, мне самой встретить Костю? — с надеждой взглянула на Валентину.

— Я иду. Он рано приходит.

Сама горя́ нетерпением, вышла на край школьного сада, к тропе, по которой проходили ученики из Ляховки. В душе стыла тревога: а если Коля не был в эту ночь у Верехина? Вчера ей удалось успокоить, разговорить Нину Стефановну, но разве выдержит та и дальше пытку неизвестностью? И Костя может утаить, не сказать: раз Николай не хочет, чтобы его искали, мог попросить друга молчать. Одна была надежда у Валентины — на давнюю свою дружбу с ребятами, на их привычку ничего не утаивать от нее. Не утеряла же она этой связи за два с немногим месяца, что перестала быть у них классным руководителем!