Не осенний мелкий дождичек - [30]

— Весь район поднят на ноги.

— Мороз нужен… Ваш супруг молодец, выскочил с бураком до ливней! Кадры! Пора вам, товарищи педагоги, подумать и по вопросу нашего профиля.

— Вопросы, вопросы, и все касаются нас, школы. Даже вопрос поведения взрослых, — не удержалась все же от мелкого укола Валентина. — Вы играете в шахматы, Григорий Семенович?

— Ни бум-бум. Почему вы решили?

— Похоже, Рома увлекается шахматными задачами.

— За Романом следит мать, — взглянул Огурцов на жену, которая молча сидела на диване. — У нее нормированный рабочий день. Кроме того, окончила культпросветучилище. — Он говорил, осторожно выбирая слова, явно боясь, что жена опять одернет его. Ничего не было в нем от того жизнерадостного красавца, каким Валентина впервые увидела его в учительской.

Рома все пилил и пилил на баяне. Видно, это надоело и матери, потому что она крикнула:

— Роман, довольно! Отправляйся пить молоко! Ты будешь ужинать? — обернулась к мужу. — Разогревать второй раз не стану!

— Да, да, только провожу Валентину Михайловну.

На лестнице он спросил, понизив голос:

— Надеюсь, разговор шел нормальный?

— Вполне. — Валентина вдруг пожалела его: тоже живет, бедняга, под вечным страхом. — Вы все же, Григорий Семенович, поинтересуйтесь Ромой, что его привлекает. Сходите с ним в лес, на рыбалку…

— Что вы, а работа? — откровенно обиделся Огурцов. — Жена у меня с характером, потачки парню не дает. Звезд с неба он, конечно, не хватает, однако в рамках. А это сегодня немало.

— Григорий, ужин стынет! — раздалось за дверью, и Огурцов, тряхнув руку Валентины, послушно нырнул в квартиру.

…Она шла, радуясь залегшей вокруг темноте, и смеялась в душе и плакала. Как хорошо прийти сейчас в теплые тихие комнаты, послушать тихую музыку — не приевшиеся радио-телезвуки, а живую, рождающуюся перед тобой. Быть может, сын Евгении Ивановны, Слава дома, сыграет… в квартире у Валентины темно, значит, Володи еще нет. Она свернула на посыпанную гравием дорожку к крыльцу Чуриловых. В кухне было тепло, пахло чем-то вкусным. Евгения Ивановна и ее свекровь, сидя возле настольной лампы, вязали; двери в комнаты были распахнуты, виднелись белые покрывала на кроватях, пестрые половики, большие листья фикусов.

— Слава дома? — спросила Валентина. — Так хочется, чтобы он сыграл что-нибудь.

— У них репетиция, — отложила вязанье Евгения Ивановна. — Чувствую, озябли душой, Валюша… Что, не удалась лекция?

— Да нет… я зашла к Огурцовым… — Не договорив, Валентина с горечью махнула рукой.

— Да, мальчику живется нелегко, — кивнула Евгения Ивановна. — Вот ведь как бывает: все есть у человека, а ему плохо. Насколько я поняла, он любит отца и мать. И они его, верно, любят, но как-то по-своему, как-то со стороны… Люди стали так обеспеченно жить, а дети подчас словно беспризорники.

— Спешат люди. Время-то очень уж быстролетное. — Анна Константиновна поставила чашки, нарезала пирог. — Садитесь, Валечка, пирог на сметане, с яблоками… Женя мне рассказывала про этого мальчика. Я тоже всегда переживала из-за учеников, каждому хотелось помочь. В мое время столько было обиженных судьбой ребят — война, голод, — они радовались мало-мальски хорошему. А сейчас детям все позволяют, все дают, ничего с них не требуют. Портят, а потом сами на них обижаются. Господи, опять дождик, небо, что ль, совсем прорвалось?

В окна действительно тихой дробью застучал мелкий, неспешный дождь, напомнив Валентине все ту же старую мелодию.

— Вы не помните песню «Не осенний частый дождичек»? — спросила она у старушки. — Я нигде не найду слов…

— Как же, в молодости мы пели ее! — оживилась Анна Константиновна. — Припев был: «Полно, брат-молодец, ты ведь не девица, пей, тоска пройдет!» Вот вы и пейте, Валечка, чай с пирогом, чтобы тоска прошла, — улыбнулась она. — Когда-нибудь я покажу вам свой дневник. Давнишний, — сказала с легкой грустью. — С девятьсот десятого года. Вечера тогда были длинными… Ну, просто ливень! — прислушалась к участившемуся за стеной дождю. — Как-то доберется из клуба по этакой погоде Слава? — Светлая от седины, почти прозрачная в старческой своей бесплотности, она вся лучилась мягкостью и добротой.

— Я встречу его, — поднялась Евгения Ивановна.

Вместе с ней Валентина вышла на улицу. В окнах огонь, значит, Володя дома.

— Я с вами, Евгения Ивановна, только мужу скажу.

— Нет, что вы. Кажется, уже идут. Слышите?

Неподалеку кто-то счастливо, заливисто рассмеялся. Неужели Слава? С кем он?

— Это мы, — тоже смеясь, сказала, подходя под руку с Вячеславом, Алла Семеновна. — Так хорошо пелось сегодня! Славик так чудесно играл!

— Что я! Вот у вас голос! — восторженно сказал Слава.

Евгения Ивановна молчала. Тридцать лет встречает она сына, где бы он ни был. Тридцать с лишним лет… «Сколько бывает порой надуманных, наносных трагедий, — думала, направляясь к себе и вспоминая Огурцовых, Валентина. — Их легко изжить, стоит лишь захотеть. Трагедию Евгении Ивановны, трагедию Славы нельзя ни устранить, ни изжить. Войны давно нет, но раны, нанесенные ею, не зажили. Только ли зримые раны…»

Часть вторая ЗВЕЗДЫ НАД ЕЛЯМИ

1

— Проблема, над которой мы работаем последние годы, «Активизация познавательной деятельности учащихся», самая, пожалуй, важная и трудная из всех проблем обучения, так как — я уже показала на предыдущих примерах — требует повседневной работы, кропотливого внимания к каждой детали учебного процесса. Никогда прежде учитель не имел возможности проверить, все ли без исключения ученики вовлечены в работу на уроке, все ли пробуют мысленно ответить на те вопросы, которые он ставит. Учитель объяснял, давал материал, и все это западало в умы детей, как семена в малоизученную почву. Взойдут ли? Прорастут ли колосом знаний? Теперь, когда нам даны в руки средства обратной связи, образцы которых я вам продемонстрировала, этот вопрос уже не встает неразрешимой проблемой. Прежде в течение урока учитель мог опросить пять, шесть, максимум десять учащихся, сейчас, как бы приобретя второе зрение, он видит реакцию всех. — Валентина закончила, но помедлила на трибуне. — Вот, пожалуй, главное, что я хотела сказать. Будут ко мне вопросы?