Вот до этого ручья когда-то Федор и мать проводили отца на фронт. Перешел он по чистой, булькающей в камнях воде, бритоголовый, с заплечным мешком, в уголках которого, чтобы держались узлы, было положено по сухарю… Долго глядели вслед отцу, не зная, что смотрят на родимого в последний раз.
Потом, в конце войны, ушел в армию Федор. С той поры и служил. На побывку домой приезжал лишь раз. Погостил две недели и уехал опять на Днестр.
Широко разливается среди садов и виноградников эта река. Стоят на берегах ее мазанки белее снега, а по вечерам слышится тонкий звук скрипки. Но какая река на свете сравнится с той, где ты вырос! А вырос Федор на Угре. Пусть не восславлена ее красота, как и сама сторонка, голубая в цветении льна, топтанная вражьим нашествием… На безвестных могилах шумит рожь, цветут васильки, и лишь в сердце молодой вдовы или осиротевшей матери все еще тревожится прошлое.
Теперь Федор вернулся насовсем. Неприветливо встретили его родные поля: мокрым снегом несло, под ногами было вязко, ветер то в спину дул, то хлестал вдруг в лицо. До Благодатного доехал на машине. Ночевать не остался.
Пришел в свою деревню утром. В избах уже топили печи.
Неожиданно встретил на площади мать. Шла она в сельпо за пачкой чаю, шла не по годам быстро, в больших валенках с калошами и в телогрейке, закутанная в шерстяной платок — подарок сынка.
Не поверила Евдокия Петровна, что голос его услышала. Далеко он, на Днестре… И вот опять тот же голос позвал ее. Оглянулась… Да это же Федя!
— Милушки мои, ай пешком месил? — произнесла она, глядя на обмокшие полы шинели.
— Совсем теперь примесил.
Евдокия Петровна всплакнула — от радости ли, что будет сын дома, или что оставил службу, которой гордилась.
— Сынок, ты иди. А я сейчас. Ключ в сенцах за притолокой.
Сел Федор на лавку. Стянул промокшие хромовые сапоги, снял гимнастерку, теплую и влажную от пота. Не дождался, когда вернется мать, уснул.
Не слышал, как перед обедом заходила Глаша. Поставила у порога лыжи.
— В школе взяла, да небось маленькие, — сказала она, улыбнувшись.
— Какие ни на есть. И за то спасибо. А то завтра на охоту, поди, с утра соберется.
Не успела Глаша выйти, пришли председатель и агроном, Федора однокашник.
— А где же сам?
— Не вставал еще, — ответила Евдокия Петровна. — Всю ночь шел с вещами да по такой дороге…
— Что ж телеграмму не дал? Не на машине, так на коне бы встретили, — посетовал председатель. — Пусть отдыхает. Позже зайдем. Привет наш ему.
На следующий день с утра раскрыла мать форточку. По избе разлился свежий запах тающего снега. Федор жадно раздул ноздри. Вышел на крыльцо. С крыши избы свисали сосульки. На остриях их зажигались капли и, сорвавшись, гасли в снегу. С перекинутым через плечо ружьем Федор помчался на лыжах по слепящему от солнца полю.
Возвращался поздно, в темноте уже. На ремне болтался глухарь. Убил его влет. Дробь попала под крыло. Черный, с алыми бровями, раскинувшись, упал на снег. Долго бил крыльями: хотел взлететь — скрыться в частом березнике.
«Веселого чего-то, гляжу, мало в охоте», — медленно переступая лыжами, подумал Федор.
Блестят на дороге под месяцем накатанные колеи, звонко хрустнул лед… И вдруг меж деревьев всплыл большой красный огонь. Замелькал. Все ближе и ближе. Послышался топот. Федор едва успел отскочить в сторону — мимо пронеслись сани.
— Кто там? Постой! — закричал он, выбираясь из снега.
Сани остановились. Федор нагнал их, вскочил. У переда с фонарем сидела девушка. Чуть опустив голову, снизу, из-под длинных бровей, украдчиво и лукаво взглянула на Федора.
— Ты чья такая будешь? — спросил он, торопливо оглядывая ее. Сбитый полушалок открывал румяную нежную щеку и спутавшиеся волосы.
Девушка, улыбнувшись и тихонько вздохнув, ответила:
— Кузнеца Федосея дочка!
Не может быть! Через три двора жила она от него. Помнил, когда уходил в армию, — девчушкой была. Тогда еще подумал: «Красивая, чертенок!» Вот уж и невеста. А говорят: не видно, как время идет.
— Марийка! — удивился Федор.
— А я думала, лось из леса ко мне в провожатые ломится.
— Что так поздно?
— Представителя одного из обкома в Боровое отвозила.
— Постой. А что я тебя прошлым летом не видел?
— На дальних покосах была. Девчата говорили: «Федя погостить приехал». Смеялись: «Все возле речки сидит — ершей прельщает погонами!»
После этой встречи каждый день у Федора начинался с надежды увидеть Марийку. Начищал сапоги. Ходил по деревне, бывал в кузнице, в правлении колхоза. А Марийка и не знала, что всюду искал ее.
И вот сегодня Федор ехал с ней в обозе. Радостно было, что рядом — только оглянуться, и он увидит ее.
— Федя, семечек дать? — крикнула Марийка.
Он подхлестнул коня и сам соскочил в снег. Обождал, пока подъедут сани Марийки. Подсел к ней. Догадывается ли, что потянуло его в эту дорогу?
Марийка насыпала ему в карман теплых, шелестящих семечек.
— Для веселого разговора, — сказал Федор.
— Эй, иль посевную начали?! — крикнула Глаша.
Только тут Федор заметил, как сыпались на дорогу семечки из дырявого кармана в его тулупе. Марийка, откинув голову, засмеялась. Губы у нее яркие, свежие.
Сунула руку в его карман и встретилась с горячей рукой Федора.
