Не наступите на жука - [9]
— Я только выяснить, — сурово сказал Витя, — каких стервец рисует женщин — русских или негритянок.
— Голый есть голый, — справедливо заметила Галина Семеновна. — И это не важно, товарищи, какого он цвета.
Деловито хмурясь, в торце стола восседал директор Владимир Петрович. Над ним чудо как хорошо ветвились оленьи рога, прибитые гвоздями к стене учительской.
Альбом лежал на сукне, как заминированный.
— Вам кто его дал? — спросил Григорий Максович.
— Сама взяла, — сказала Оловянникова. — Я забрала его из парты Отуко.
А надо вам сказать, что в интернате не носили вещи в портфелях. Тетради, учебники, разные твои принадлежности хранились в классе в парте с огромной крышкой во весь стол. И все там оставалось, когда ты уходил обедать, спать или гулять.
— Стало быть, уважаемая Галина Семеновна, вы его… этот альбом… я извиняюсь… украли?.. — скороговоркой выпалил Григорий Максович и сделал такое горькое лицо, будто он ее сейчас укусит.
Тук-тук-тук. Владимир Петрович побарабанил по столу дыроколом, призвав этим стуком собравшихся держаться в границах учтивости.
Чтобы смягчить удар, нанесенный Галине Семеновне, в сущности добрым, но нервным Григорием Максовичем, Владимир Петрович в двух словах отметил выдающуюся педагогическую деятельность Оловянниковой, направленную на оздоровление морального климата в интернате.
— Хотя, — веско добавил Владимир Петрович, — изъятие предметов личного обихода без спросу не очень хорошая форма работы, допустимая в самом крайнем случае.
— Это трескотня все, — сказала Галина Семеновна, имея в виду наскок Григория Максовича. — Вот они, Фредовы почеркушки!
И она взметнула над головой альбом.
Россыпь белоснежных женщин явилась взору педагогического совета. И все — от миниатюрных, с ягоду смородины, до размашистых, в лист, — были взгромождены Фредом на высокий постамент.
— Характерный силуэт, узнаваемый, — раздался в гробовой тишине глас преподавателя по рисованию Роберта Матвеевича Посядова.
С пузцом, в узорчатом пестром свитере, солнечно волосатый, глаза синие, лицом белый!.. У него привычка была подхохатывать. Как японец, который и о печали сообщит с улыбкой, чтобы тебя поменьше расстроить.
Так, неуместно подхохатывая, Роберт Матвеевич сказал:
— Моцартовский полет! Абсолютная раскрепощенность! Пульсирующая линия! Главное, почти нет случайностей. Каждая закорючка несет в себе жизнь.
— С таланта, Роберт Матвеевич, большой спрос, — не дрогнула Оловянникова. — Пускай Фред Отуко изобразит русскую природу, вид интерната или натюрморт.
— У каждого своя тема, — возразил Роберт Матвеевич. — Можно, конечно, отойти от нее, но имея внутренний повод: поиск самовыражения, правды, совершенства. А не мелкий внешний: купят или не купят.
И Роберт Матвеевич поведал собранию об удивительной судьбе одной скульпторши. Всю жизнь эта женщина лепила из железобетона ворон. Пятисотфигурные композиции заделывала под названием «Вороны моей мечты».
Вороны мечты не пользовались большим спросом, не принесли ей денег и славы. Однако, по крупному счету, в ее воронах были и мысль, и искусство, и судьба — все. Не щадя ни сил, ни атмосферно устойчивого железобетона с мраморной крошкой, она вкладывала в ворон горячую любовь, уважение и интерес к другой жизни, смягчая сердца и делая невозможным жестокое браконьерство.
А кто-то ей возьми да посоветуй: ну их, твоих ворон. Лепи из железобетона пионеров!
— Нет, я не против пионерской тематики, — сказал Роберт Матвеевич. Взволнованность в скульптуре из бетона имела место и тут. Но художественный совет ослабил жгучую бдительность, открыв лазейку не очень взволнованным пионерской тематикой скульпторам. Туда затесалась и бывший великий ваятель ворон, теперь ух какой производительный, средней руки, творец пионеров.
Заказывать начали, покупать — началось! Совсем она стала другим человеком. С печалью глядели на мумии горнистов заброшенные вороны ее мечты.
Кончилось тем, что отряд «пионеров» рухнул на нее у нее в мастерской.
«И повалились пионеры на породившую их мать!..» — мощной стихотворной строкой закончил Роберт Матвеевич свой поучительный рассказ.
— Что ж, — задумчиво сказала Оловянникова, пораженная злобной мстительностью искусства. — Пускай Фредерик хранит верность женской тематике. Но пусть их Отуко рисует одетыми! Одетую строительницу новой жизни! На производстве! В полях! В быту! Дай, как ты видишь, красоту духовного мира нашей современницы, а не только тела, поскольку это в человеке не главное.
И педсовет умолк, размышляя поистине над вопросом вопросов: а правда, кроме шуток, что главное в человеке?..
Говорят, образы всего происходящего на свете уходят во Вселенную — картинами или, может быть, чем-то вроде кинолент. И если вдруг какой инопланетянин проявил бы смекалку и где-нибудь в далеком уголке Вселенной установил улавливатель — специальное зеркало или экран, он смог бы увидеть прошлое планеты землян. Он смог бы увидеть — теперь ведь и это прошлое Земли — педсовет в нашем интернате.
Слов, конечно, инопланетянину не расслышать и не разобрать, но он обязательно почувствует, уловит, угадает, что Художник вступился за Художника, отстоял, не позволил спустить на собрата Полкана. Что, живя на краю Москвы, где-нибудь в Орехово-Борисове, мы близки людям Африки или острова Фиджи. Что у нас есть духовная атмосфера Земли, и куда мы без нее? Никуда.
