Не могу без тебя - [54]

Проклятое воображение. Она видит рядом с Иваном директорскую дочку словно воочию, Иван ярко нарисовал её: бездуховную физиономию, плотно сбитое тело, закатывающиеся в истоме глаза. Нет, это невозможно! Она же вызывала в Иване отвращение! Подкатила тошнота: ведь именно сейчас он с ней! Отодрать брата от неё, привести к Алёнке — пусть заберёт Алёнку домой и выхаживает. Сам потом будет благодарен. Скорее к Ивану. А ноги прилипли к асфальту. Куда бежать? Она не знает адреса девицы. Не звонить же отцу! Да и не даст он ей адреса: он же благословил Ивана на этот брак! И Марья пошла домой. Шла, как после скарлатины: на подламывающихся, неверных ногах. Автобуса ждала, прижавшись к холодной стене дома, к которой пригвоздили её слабость и отвращение к брату.

Нельзя без любви. Она знала это с детства. Никто не говорил ей об этом, но это же очевидно, это же безусловно, как очевидно и безусловно то, что после очищения снегом и морозом земля рождает траву и цветы. А Иван не мог разлюбить Алёнку! Как же можно быть с чужим человеком?!

Вот тебе и общая душа и общее сердце. Она ничего не знает о своём брате. И сколько ни ворошит прошлое, не найдёт похожей психологической ситуации — совершения насилия над собой, Иван всегда был искренен и чист.

Нет. С ним уже было такое. В школе он ненавидел Ираиду. Когда она с завыванием читала стихи или объясняла новый материал, он скрипел зубами, ёрзал на скамье, до белизны вдавливал пальцы в дерево парты, ему казалось: металлические шары бьют его по голове. Чтобы заглушить её голос, бубнил себе под нос любимые стихи или что-нибудь сочинял: исписывал целые страницы. Но отвращение и ненависть бесследно исчезали, как только Ираида вызывала его отвечать или задерживала после уроков, он доброжелательно улыбался. Если спрашивала, как ему понравился урок, ловко, дипломатично нахваливал — фразами, которых наслушался дома от гостей и отца. Тогда не поняла, поняла лишь сейчас: ему нужна была медаль, а от Ираиды зависели три пятёрки — по истории, русскому языку и литературе.

Тогда от отвращения он спасался стихами Мандельштама и Гумилёва, собственными опусами, чем спасается сейчас? Одно дело — перебить хорошими стихами вдалеке вещающий голос, другое — лицом к лицу, телом — к телу, душой — к душе.

И вдруг Марья ощутила за Ивана: как же ему сейчас плохо! Да он пропадает сейчас! Жирная шея под рукой, рот, изрыгающий неприятные запахи. Никакие стихи, никакие собственные сочинения не помогут. Бедный Ваня. Чтобы занять необходимое ему в обществе место, он предал Алёнку и одновременно себя. Как же теперь он будет жить?! Отвращение сменилось жалостью.

Жёг ступни ледяной асфальт на дороге домой, стыд огнём жёг её. Она приняла ледяной душ, она выпила ледяной воды, но не могла победить Ваниного стыда, Ваниного насилия над собой.

Значит, предательство — это прежде всего насилие над собой и стыд.

И отец предал маму. А может, не предал, просто не захотел больше обманывать? Отец предал Колечку?

Марья вспыхнула, будто кто-то дал ей пощёчину. Отца, брата — всех судит, судия, она, не прожившая жизнь, лишь пробующая её на вкус, годится ли. Сама же вырвала из своей жизни Колечку, как старую траву, вместе со всем прошлым: бросила совсем одного, когда у него начались неудачи и он тяжело заболел.

5

Машинально Марья комкает исписанный мелко лист. Выходит за ограду маминой могилы.

Какой вокруг порядок! Аккуратны могилы. Богаты жизнью деревья. Птицы на деревьях свили гнезда. Почему-то всегда в день маминого рождения солнце обливает светом и теплом каждую составную этого живого царства и вечного пристанища.

И неожиданно понимает: вблизи, лицом к лицу, в суете будней, ничего не увидишь — ни тайны матери с отцом, ни происходящего в больнице, ни Игоря. Надо подняться над всем этим, выше, выше, сверху разглядишь и каждого человека, и каждое событие, и город, и мир с общими и частными закономерностями для всех людей и структур. Только сверху увидишь не сложившиеся по тем или иным причинам судьбы. Не Галину увидишь, таких Галин много, а явление увидишь, которое представляет из себя Галина. Рождённое временем.

Каким временем?

Сталинским? Как мог один человек карать, в своём кулаке зажимать души и жизни миллионов? Неужели все миллионы были слепы, не видели, что он убивает лучших? Почему верили ему и, голодные, босые, бескорыстно, на голом энтузиазме делали каждый своё дело по совести? Почему сразу после его смерти те же люди кинулись в безделье и накопительство — засверкали машины, зашуршали деньги?! Но это уже совсем другое время! Галина большую часть жизни прожила при Сталине. И наверняка пахала, как все, «каменистую землю» за одну лишь награду — за миг на демонстрации, когда сможет крикнуть: «Да здравствует товарищ Сталин!»?! В какой момент обросла бриллиантами, полезла к власти, перестала жалеть людей? Что значит — время? Какую шутку оно сыграло с людьми? Как его ухватить, поймать? Сталин, Хрущёв…

Бог с ней, с Галиной. А если взять отца. Уж его-то она знает! Изменился ли он?

Она не знает сегодняшнего отца. Лишь кое-что знает о нём — из рассказов Ивана. У него — «лебединая песня». Ей, в начале её жизни, трудно понять, что это такое. Наверное, отец вдруг ощутил, что и он, со своей красотой, со своей славой, скоро подойдёт к концу, и от страха перед концом спасается чужой бездумной молодостью. Нельзя судить отца, понимает Марья.