Не-места. Введение в антропологию гипермодерна - [27]

Шрифт
Интервал

В конечном счете он сталкивается с образом себя, однако образ этот поистине странен. Единственное видимое лицо, единственный слышимый голос в этом молчаливом диалоге с пейзажем-текстом, обращенным к нему и ко многим другим, – его собственные, это голос и лицо одиночества, тем более тем более озадачивающие, что они отражают одиночество миллионов других. Пассажиры «не-мест» обретают свою идентичность только в пункте таможенного контроля, при оплате транзитной пошлины или на кассе супермаркета. В ее ожидании они подчиняются одним и тем же сводам правил, воспринимают одни и те же сообщения, отвечают на одни и те же призывы. Пространство «не-места» не создает ни отдельной идентичности, ни отношения – лишь одиночество и сходство.

Здесь нет места и истории, если та не оказывается трансформированной в элемент спектакля, чаще всего в форме иносказательных текстов. Тут правит «здесь и сейчас», все подчинено важности текущего момента. Созданные для того, чтобы проноситься сквозь них, не-места измеряются единицами времени. Каждому перемещению сопутствует расписание, график прибытия и отправления, в котором всегда найдется место для возможных опозданий – они всегда переживаются в настоящем времени. Это настоящее время путешествия, материализующееся в рейсах дальнего следования на экране, ежеминутно отражающем продвижение воздушного судна по маршруту. При необходимости командир экипажа дает несколько избыточные пояснения: «По правому борту под нами вы можете увидеть город Лиссабон». На самом деле никто ничего не увидит: этот спектакль – не более чем идея, слово. На автотрассе световые панно указывают текущую температуру воздуха и сообщают полезную информацию о практике использования пространства: «Пробка длиной 2 км на трассе А3». Настоящее время присутствует и в виде новостей в широком смысле: в самолетах читаются и перечитываются газеты; многие компании даже обеспечивают трансляцию тележурналов. Большая часть автомобилей оборудована радиоприемниками. Радио постоянно ведет вещание на сервисных автомобильных станциях и в супермаркетах: последние музыкальные хиты, реклама, новости предлагаются и навязываются случайным посетителям. Все происходит так, будто пространство попало в ловушку времени, будто истории за пределами новостей вчерашнего или сегодняшнего дня не существует и каждая индивидуальная история может черпать свои мотивы, слова и образы лишь в неиссякаемом запасе бесконечной истории, происходящей в настоящем времени.

Находясь под постоянной атакой образов, которыми наводняют пространство коммерческие, транспортные и торговые институты, пассажир не-мест получает одновременно опыт вечно длящегося настоящего и встречи с самим собой. Встреча, идентификация, образ: это он – этот элегантный сорокалетний мужчина, наслаждающийся неописуемыми удобствами под внимательным взглядом блондинки-стюардессы; это он – этот уверенный в себе водитель, ведущий свой турбодизель по неведомым тропам Африки; и этот мужественный мачо, на которого с вожделением смотрит женщина, привлеченная «диким» ароматом его туалетной воды, – снова он. Эти приглашения к самоидентификации, по существу, являются мужскими, поскольку идеал «я», распространяемый ими, по сути своей мужской – так, деловая женщина или уверенная женщина-водитель предстают как обладательницы «мужских» черт. Тон и образы естественно меняются в менее престижных местах, таких как супермаркеты, посещаемые преимущественно женщинами. Тема равенства (вплоть до стирания различий) здесь раскрыта с обратно-симметричных позиций: современные отцы, как пишут «женские» журналы, интересуются ведением хозяйства и уходом за младенцами. Но и в супермаркетах тоже заметны отзвуки современного престижа: медиа, звезды, новости. В конечном счете самым примечательным оказывается то, что можно было бы назвать «перекрестным участием» публичности и различных рекламных механизмов.

Частные радиостанции рекламируют супермаркеты – в супермаркетах висит реклама частных радиостанций. Сервисные автостанции и заправки на курортных направлениях предлагают туры в Америку – и радио сообщает нам об их предложении. Журналы авиакомпаний дают рекламу отелей, рекламирующих авиакомпании; потребители пространства любопытным образом оказываются окруженными эхом и отражениями некой космологии, которая в отличие от космологий, обычно изучаемых этнологами, является объективно универсальной, и одновременно знакомой и престижной. Из этого вытекают как минимум два следствия. С одной стороны, эти образы стремятся к формированию системы; они рисуют мир потребления, который каждый индивид может сделать своим, к чему его постоянно призывают. Искушение нарциссизмом здесь тем более притягательно, что оно, по-видимому, выражает общий закон: чтобы быть собой, поступайте как все. С другой стороны, как и всякая космология, эта новая космология производит эффекты узнавания. В этом и состоит парадокс не-места: чужестранец, потерявшийся в незнакомой стране (случайный приезжий), способен ориентироваться только в анонимной среде автотрасс, сервисных автостанций и заправок, супермаркетов и сетевых гостиниц. Реклама марки топлива служит для него надежным ориентиром, и он с облегчением находит на полках супермаркетов продовольственные, гигиенические и бытовые товары, произведенные международными компаниями. С другой стороны, страны Восточной Европы все еще сохраняют экзотичность в силу того, что еще не имеют возможности полноценно включиться в мировое пространство потребления.


Рекомендуем почитать
Средневековый мир воображаемого

Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .


Китай: версия 2.0. Разрушение легенды

Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.


Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике (сборник)

Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.


Воображая город: Введение в теорию концептуализации

Внутри устоявшегося языка описания, которым пользуются современные урбанисты и социологи, сформировались определенные модели мышления о городе – иными словами, концептуализации. Сегодня понятия, составляющие их фундамент, и сами модели мышления переживают период смысловой «инфляции» и остро нуждаются в серьезной рефлексии. Эта книга о таких концептуализациях: об истории их возникновения и противостояния, о философских основаниях и попытках воплотить их в жизнь. В своем исследовании Виктор Вахштайн показывает, как идеи «локального сообщества», «городской повседневности», «территориального контроля», «общественного пространства» и «социальной сегрегации» закреплялись в языке социологов, архитекторов и планировщиков, как из категорий познания превращались в инструменты управления.


Социальная справедливость и город

Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.


Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.