Не хочу обманывать - [10]

Я уже начинаю кое о чем догадываться, все еще не верю, выясняю у других прихожан, и постепенно мне открывается чудовищная картина.

Староста и его приближенные, члены церковного совета занимаются прямым грабежом и подлогами: ходят по дворам верующих и, прикрываясь моим именем и благословением, требуют денег на ремонт церкви. А я, наивный простачок, нахожусь в неведении и позволяю ворам делать свое черное дело, да заодно и чернить мое имя.

Я должен спокойно наблюдать, как втаптывают в грязь все то, что с таким усердием и заботой я воспитывал в прихожанах — чистоту веоы, глубокое уважение и доверие к церкви. Это был предательский удар из-за угла. Медлить и либеральничать тут было нельзя. Я вызвал старосту и категорически заявил ему, что не потерплю мародерства на своем приходе. Михаил Личардо не стал ни отпираться, ни оправдываться. Он равнодушно сказал, что больше ему в церкви делать нечего и он уходит.

— Но вы еще пожалеете, отец Ростислав,— мрачно пообещал он. — Таким, как вы, служить в милиции, а не на приходе.

С тех пор я то и дело узнавал от прихожан, что Личардо и его сторонники подолгу пропадают в Измаиле у благочинного. Вскоре мне стало известно и то, что Личардо и Лютого связывали не только духовные, деловые отношения: жена старосты была родной сестрой псаломщика Измаильской церкви. Мои действия разрушали круговую поруку, вносили свежий ветерок в застоявшуюся годами затхлую атмосферу этого маленького мирка, где каждый имел свое насиженное местечко, свои доходы и привилегии. Было бы наивно думать, что мне простят мой решительный поступок. Посягать на интересы одного из них— значило восстановить против себя всех.

Тучи собирались над моей головой. Со дня на день ожидал я звонка Лютого. И вот он прозвенел.

Лютый встретил меня холодно, враждебно.

— Что ж это вы, милейший отец Ростислав, — как всегда с издевочкой начал он. — Такой богатый приход — и не ужились. Старосту обидели, прихожан. Экий вы человек!

— Да, да. Святая правда, отец благочинный, — вставил сидевший в кабинете пожилой, тучный священник. — Жалуются на вас жены-мироносицы, достопочтенный отец Ростислав. Житья им от вас нет. Я — Евдоким Трищенко, ваш предшественник. Что ж это вы, батюшка, детей моих обижаете? А уж я их как жалел, души не чаял. Грешник я, бросил своих ненаглядных сирот, уехал в Ки-лию.

Ох, как взорвал меня этот жалостливый, смиренный голосок и Лютый, одобрительно кивающий головой!

— Послушайте, вы, благодетель, — сказал я Трищенко. — Не кощунствуйте, мне все известно о вас.

В этот день я высказал и Трищенко и Лютому все, что думал о них. А вскоре, 23 марта 1956 года, я получил сразу 5 угрожающих телеграмм. Вот некоторые из них:

11 ч. 54 мин. Епархиальный совет предписывает вам немедленно сдать храм явиться Одессу. Секретарь Корнейчук.

13 ч. 08 м. Сегодня оставьте Вилково иначе будете запрещены архиепископом За все ответите ры. Благочинный Лютый.

14 ч. 45 м. Учтите за невыполнение телеграммы будете запрещены Община останется без священника. Благочинный.

Пришлось уступить лютой воле Трофима Лютого. В епархии, куда я прибыл, мне официально заявили: «Вы не ужились на приходе». Это словечко «неуживчивый», как клеймо, церковники закрепили за мной. Где бы я ни появлялся, куда бы ни попадал, впереди шла слава о моей неуживчивости и странности, и всюду духовные ревнители своего кармана сигналили тревогу. Я в одиночестве бродил по улицам Одессы, с тоской и горечью спрашивал себя: «Неужели всему духовенству присуще взяточничество, ханжество? Неужели все оно заражено жаждой денег, власти? Неужели мне за то, что я собираюсь быть скромным пастырем и во всем следовать священному писанию, не найдется места среди слуг божьих?».

Конечно, это были наивные мысли. Ведь я имел дело не с мифическим Иисусом Хрис-тосом, а с теми, кто, прикрываясь его именем, наживался на отсталости и темноте некоторой части людей. Я горячо молился, прося бога ниспослать мне защиту и благодать. Но спасительные мысли и молитвы не помогли. Лютый оказался сильнее.

Решением епархиального совета я был направлен в село Коссы, Котовского района.

Спадает с глаз пелена

От Котовска до села Коссы 7 километров. Ухабистая проселочная дорога петляет меж лоснящихся рыжеватых холмов, где в прогалинах лежит еще ноздреватый снег.

Возница мой, большеголовый веснушчатый крепыш интересуется:

— Так значит, к нам, в Коссы, батюшка?

Я киваю.

— Оце добре. У нас вируючих багато. Я сам вируючий. Дуже люблю батюшкив, церк-ву. А як же тепер наш отец Иоанн, куда ж вин? — спохватывается внезапно мой собеседник.

Я и сам все время не перестаю думать об этом. Когда в епархиальном совете мне предложили Коссянский приход, я удивился. Не слышно было, чтобы Иоанн Крыжановский собирался покинуть доходное местечко, где он за восемь лет успел обжиться и раздобреть на деревенских харчах. Но предложение об его уходе внес брат Иоанна — Николай Крыжановский. Ворон ворону глаза не выклюет. Значит, нашлось что-либо более заманчивое. Вероятно, захотелось поближе к городской цивилизации. Что ж, если так, можно согласиться. Так думал я, выезжая в Котовск.