Не говори маме - [47]

— Яночка — моя племянница.

Я вдыхаю, но она не дает мне права на реплику, как бы заранее подводя черту под дальнейшим обсуждением, которого и так бы не произошло:

— Им сейчас очень нужна любая помощь. Позвони Вере.

Я записываю одиннадцать цифр, прощаюсь и аккуратно вешаю трубку на рычаг. Конверт с деньгами лежит на моем столе и выглядит внушительно, но внутри — почти одни сотенные бумажки. Десять тысяч — это ничто. Удивительно, что еще вчера они казались мне победой.

Вспомнив о деньгах, я достаю из-под подушки смартфон — даже он стоит дороже — и перевожу на тетушкину карту десятку из тех денег, что перечислили мне квартиросъемщики.

Вера отвечает едва ли не быстрее, чем я набираю номер. Словно сидела с телефоном в руках и ждала моего звонка. И про распродажу тоже знала, но теперь, когда я слышу ее дрожащий голос и сбивчивые слова благодарности, мне сложно отделаться от мысли, будто они обе — и Вера, и Лариса Васильевна — ожидали чего-то другого. Большего. Так действительно могло показаться со стороны: красивая «Печатная», шарики, рейлы, музыка и люди, которые покупают вещи… В гараже все это выглядело бы иначе.

Вера просит меня приехать через час, тогда она сможет спуститься в приемный покой. Больницу я нахожу по «Яндекс.Картам» — в городе она всего одна. Корпуса в приложении не пронумерованы. Просто спрошу у местных, как найти второй. Савва запретил мне выходить из дома одной. Он должен приехать и отвезти меня к Яне, но о времени мы не договорились. Я пишу ему в мессенджере, что обещала передать деньги через час, и начинаю одеваться. Как раз возвращается с продуктами тетя Поля. Открывает дверь своим ключом, но цепочка крепка, и тете приходится ждать, пока я ее впущу. Вид у нее сумрачный.

— Там тебя какие-то ребята спрашивали, — говорит она с поджатыми губами. — Сказали, твои друзья.

Внутри меня со свистом открывается дыра, и в нее, как в воронку торнадо, засасывает все, кроме этих узких губ под перламутровой помадой.

— Как они выглядели?

— Как шантрапа. Я их прогнала.

— А они?..

— Нахамили, но из подъезда вышли, я дверь захлопнула.

Про дверь я дослушиваю уже из своей комнаты. Еще немного, и я исчезну целиком, потому что они там, на противоположной стороне дороги, и один из них поднимает голову и смотрит на мое окно ровно в тот самый момент, когда я смотрю из него. У меня слабеют коленки. Я пригибаюсь, хотя вряд ли меня видно за тюлевой занавеской, и судорожно, не попадая по нужным буквам, пишу Савве: «Они здесь!»

Спустя бесконечные две минуты он отвечает: «Выехал, сиди дома».

— Что это за ребята? — кричит тетя Поля.

Я не отвечаю.

— Обедать будешь?

От одной только мысли о еде меня едва не выворачивает наизнанку. Чтобы отвлечься, шарю в телефоне, прочитываю все новости с каналов, на которые подписалась и выключила уведомления — набежало несколько сотен новых сообщений. Потом захожу в статистику подкаста: первый выпуск, «13/09/19» (не придумала ничего лучше, чем называть их по датам, когда все произошло), про Анну Николаевну прослушали 2 487 раз, второй, «10/10/19», про Льва Коя — 1 146. Это неплохой результат, но я не могу ему порадоваться. Просто сижу, прижавшись спиной к холодной батарее, и думаю о том, что в конце следующего выпуска можно было бы попробовать рассказать о Яне. Если тысяча человек переведут по пятьдесят рублей, мы получим пятьдесят тысяч. Это уже весомо…

Савва написал: «Выходи, я рядом».

Тут же срываюсь с места, хватаю конверт с деньгами, запихиваю его во внутренний карман куртки и снова смотрю в окно: пикап Саввы спускается вниз по улице и останавливается неподалеку от «шантрапы». Его замечают. От черной троицы отделяется один ходок, похожий на циркуль, и шагает к машине. Что-то обсуждают через стекло. Савва открывает дверь и выходит, второй ненадолго его загораживает, снова говорят. Чтобы лучше видеть, я прижимаюсь к стеклу ладонями и носом. Расходятся. Савва садится обратно в машину, те трое воссоединяются — и… бегут. Я внутренне ликую: они бегут! Сама выскакиваю из квартиры — их нет — огибаю дом — нет! — и несусь через дорогу к одинокому пикапу на обочине, открываю дверь, запрыгиваю внутрь:

— Ты! Ты просто боженька! Что ты ему сказал?

Савва улыбается мне с водительского кресла. В салоне жара, от борта до борта тихо плещется ретро, пахнет химозной клубникой. Савва прижимает ладонь к животу, свитер в этом месте темнеет.

— Я... — Но слова застревают в горле. Не могу говорить. — Скорую. Сейчас.

Он мотает головой.

— Тут одна машина на район. Я не дотяну.

И снова улыбается, совсем потерянный и испуганный не меньше моего.

— Пересаживайся. — Я слышу себя так, будто собственный голос звучит из динамиков вместе с музыкой. — Назад — и ложись. Ты же можешь? Ты можешь.

И выхожу, чтобы подставить ему руки, обхватить, поддержать на два шага. А потом забираюсь на его все еще теплое место за рулем.

— Что ты творишь, — без вопросительной интонации произносит он из-за моей спины.

— У меня есть права. — Звук все еще идет не из меня. — С собой, в кошельке. Я год ездила по Москве на «Поло» с механикой. Давай не сомневайся.

Мы трогаемся рывком. Дальше — лучше: руки помнят. «