Не говори маме - [49]

— Ничесе. Ну заходи.

Она тащит Митю в комнату, я раздеваюсь и заглядываю к ним. Митя в ползунках уже сидит в кроватке и грызет пластиковое кольцо — потешный, жуть. Вокруг срач, а он знай себе улыбается.

— Можешь с ним поиграть, — равнодушно позволяет Стефа. — Мне уйти надо. Присмотришь?

— Конечно. — К такому повороту я готова не была. — А ты надолго?

— На часок. Еда его — на кухне.

Хлопок входной двери — и вот мы с человеком Митей смотрим друг на друга с одинаковой настороженностью.

— Я только руки вымою, ладно? — говорю.

— Ы-ы.

— На минутку выйду и сразу вернусь.

— Ы-ы!

— Значит, буду трогать тебя грязными. С коронавирусом. Как тебе такое, Илон Маск?

Человек Митя куксится, намекая, что мои манипуляции ему по барабану. Не договорились.

— Ладно, — вздыхаю я и вытаскиваю его из кроватки. Пахнет он так себе. Очень не очень пахнет. — Тебя хоть иногда здесь моют?

Так что сначала мы приводим себя в порядок и только потом отправляемся на поиски пропитания. Банка сухой смеси — это, видимо, оно и есть. Нужно вскипятить чайник.

— Газом у вас воняет… Или кажется?

Я все-таки разжигаю эту чертову горелку на плите, которая выглядит так, словно в нее прямым попаданием ударил снаряд, и спустя пятнадцать минут добываю кипяток. Этого времени как раз хватает, чтобы слегка отмыть найденную в коляске бутылочку с соской от коричневой субстанции, которая была в ней раньше.

Час давно прошел. И еще один. Когда мы с чистым и румяным человеком Митей заканчиваем говорить о политике и переходим к новостям культуры, в прихожей щелкает замок. Но это не Стефа. Мой незадачливый герой-любовник, похоже, решил, что попал не туда, а если и туда, то нужно срочно убираться обратно.

— А вот и дядя Илья, — тяну я сладенько. — Но мы же не будем его убивать? Или все-таки будем?

— Пусть скажет последнее слово! — как бы пищит моим же голосом Митя. — Суд выслушает его и вынесет приговор!

— И что это было? — обращаюсь я к Илье как обычно. Судя по выражению его лица, наши с Митей тирады не затронули в его семантическом поле ни единого знакомого смысла.

— А чего?

Стоит, ресницами хлопает — ну святая простота!

— Ладно, — говорю, — разувайся, заходи. Сестре своей позвонить можешь? Сказала, на часок — и нет ее.

— Забей, она может до завтра затусить.

— А как же…

Он как-то подозрительно не волнуется и тащит из холодильника бутылку пива. По правде говоря, это единственное, что там есть.

— Забей.

План похищения Мити приобретает в моей голове все более отчетливые очертания, но думать о племяннике пока рано. Мне позарез нужно, чтобы это двуличное трепло поработало на благо меня и моих будущих слов.

— Расскажи про эту вашу «магию». Как она работает?

Илья давится пивом, надсадно кашляет и мотает головой, похлопывая себя кулаком по впалой груди. Сипит:

— Хрен ее знает. — И снова пьет, чтобы протолкнуть застрявшее.

— Вы ложитесь на рельсы в определенном месте, верно? Разве не бывало такого, чтобы загаданное не сбылось?

— Да все сбывается. — От кашля у него начинают течь сопли, и теперь он то и дело утирает нос рукавом свитера. — Только, короче, нельзя загадывать чью-то смерть, иначе сам умрешь.

Кем писаны эти правила, без подсказок ясно. Чувствуется рука мастера.

— Умрешь, как Катя?

— Че за Катя?

— Катя, которой Джон отдал парик, а этот парик нашли потом на болоте, в рюкзаке, рядом с трупом ее отца.

— Джон не убивал, реально тебе говорю! — Я посматриваю на притихшего Митю: пригрелся и дрыхнет, несмотря на крики своего дядюшки. Прикладываю палец к губам, чтобы говорил потише, и Илья старается, но надолго его не хватает. Только на первую фразу: — Джон не убивал. — А дальше опять во всю глотку: — Он хотел отобрать парик, зассал, короче, что его к Катьке приплетут, потому что ее батя нашел парик в кустах рядом с ее трупом раньше ментов и пошел разбираться, что это за хуйня вообще, короче, не въехал и начал Джону угрожать, что у него есть улика. Джон его вызвал на встречу, тот на него матом про какое-то изнасилование и убийство, короче, и у него натурально припадок начался, Джон — на велик и свалил, чтобы еще одну мокруху на него не повесили.

— Подожди. — Это самая длинная речь, какую я от него слышала, и теперь с непривычки приходится стараться, чтобы отделить зерна от плевел, то есть смысл — от «короче», и хотя бы приблизительно выстроить логику. Катин отец нашел рядом с тем местом, где она погибла, парик и обвинил Джона сначала в изнасиловании, а потом и в убийстве дочери. Они встретились, Джон надеялся вернуть парик, но испугался и уехал, когда Катиному отцу стало плохо. — Но откуда тогда Катин папа узнал, что Джон имеет отношение к этому парику?

— Он просто всем в рожу его тыкал и спрашивал, вот ему и сказали, что это бабки Джона парик: она в нем ходила, пока от рака не умерла.

Да ты и впрямь сокровище. Бесценный кадр. Страшно представить, сколько подобного хлама хранится в твоей голове.

— В общем, никакой магии…

— Че? — вскидывается Илья. От звука его голоса у меня начинают ныть зубы.

— Потише: ребенок спит. Напомни, — говорю, — где это ваше… место силы?

Молчит. То ли нарочно, то ли не расслышал вопроса.

— Где бывшее капище?