Не горюй! - [46]

— Пруд там был? — спросил Славин.

— Не было. Лужи были, — отрезал Косой.

— Может, памятник? — подсказал Трошкин.

— Памятник был.

— Чей памятник? — спросил Славин.

— А я знаю! Мужик какой-то.

— С бородой?

— Не.

— С бакенбардами?

— Да не помню я! — заорал Косой. — В пиджаке!

— Сидячий?

— Чего?

— Сидит?

— Кто? — не понял Косой.

— Ну, мужик этот! — заорал Славин.

— Во деревня! — снисходительно сказал Косой. — Ну, ты даешь! Кто ж его сажать будет? Он же памятник!

Славин оглянулся и выразительно посмотрел на Трошкина, выражая полное ему сочувствие.

— Куда? — спросил он.

— Домой, — вздохнул Трошкин.

Машина остановилась у забора напротив катка.

— Восемь семьдесят, — сказал Славин. Трошкин полез в карман. Хмырь и Косой вылезли из машины.

— Карту купи, лапоть! — на прощание посоветовал Косой.

— Вот билеты в театр, — Славин незаметно протянул Трошкину билеты, — проверим вариант с гардеробщиком…

— Во! — раздался вдруг торжествующий вопль Косого. — Нашел! Во!

Трошкин подбежал к орущему Косому.

— Вон мужик в пиджаке, — Косой выбросил палец в сторону памятника Грибоедову, — а вон оно! Дерево!

Напротив в витрине цветочного магазина стояла пальма в кадке.

— Точно, — сказал Хмырь, — вон тот подъезд, — он показал на подъезд двухэтажного дома, — ты туда ходил, а мы тебя здесь ждали.

Дверь открыла розовощекая молодая женщина в ситцевом халате.

— Вы меня узнаёте? — спросил Трошкин.

— Узнаю.

— Здравствуйте! — обрадовался Трошкин.

— Сейчас, — неопределенно ответила молодая женщина и закрыла дверь.

Трошкин заволновался, полагая, что сейчас снова откроется дверь, и ему протянут злополучный шлем.

Дверь отворилась, и женщина молча хлестнула веником Трошкина по лицу.

— Вот тебе, гадина! — сказала она и захлопнула дверь. Трошкин позвонил еще и отскочил к лестнице, чтобы его не достали веником. Но бить больше его не стали.

Из двери вышел детина с широкими плечами и короткой шеей.

— Послушай, Доцент! — сказал детина, надвигаясь на Трошкина. — Я тебе говорил, что я завязал? Говорил. Я тебе говорил: не ходи? Говорил. Я тебе говорил: с лестницы спущу?

Трошкин со страхом глядел на надвигающегося человека.

— Говорил?

— Говорил, — растерянно подтвердил Трошкин.

— Ну вот и не обижайся!..

Лейтенанту Славину из такси было хорошо видно, как заведующий детсадом № 83 ласточкой вылетел из подъезда и растянулся на тротуаре.

— Ял-та! Там живет голубой цыган… — пел Али-Баба, по-своему запомнивший песню Косого. — Ял-та, ля-ля-ля-ля паровоз…

Он расхаживал по покинутому дому и искал, чем можно поживиться.

Подходящего было мало: разбитый репродуктор, ржавый детский горшок и непонятно откуда взявшийся гипсовый пионер с трубой.

— Ял-та… — Али-Баба взял под мышку пионера и понес.

На лестничной клетке он столкнулся со своими.

— Что это у тебя? — спросил Трошкин, постучав пальцем по гипсовому пионеру. Нос и щека у Трошкина были оцарапаны.

— Надо, — загадочно ответил Али-Баба и зашагал наверх. — Ноги вытирайте, пожалуйста! — приказал он, когда они подошли к дверям «своей квартиры». У порога лежал половичок из разноцветных лоскутков. Али-Баба первым вытер ноги, показывая пример, и прошел.

Трошкин, Косой и Хмырь тоже вытерли ноги, прошли по коридору, открыли дверь и — остолбенели…

Комнату было не узнать. Это была прекрасная комната! Дыра в окне забита старым одеялом, на подоконнике — маленький колючий кактус в разбитом горшке, на стене — старые остановившиеся часы, под часами — гипсовый пионер с трубой.

Посреди комнаты лежал полосатый половик, на половике стоял круглый стол, на столе — две ложки, три вилки, одна тарелка и таз с дымящейся горячей картошкой. Здесь же стоял чайник, а на нем толстая кукла — баба с грязным ватным подолом. А надо всей этой роскошью царил портрет красивой японки в купальнике, вырванный из календаря.

— Кушать подано, — сдержанно объявил Али-Баба, пытаясь скрыть внутреннее ликование. — Садитесь жрать, пожалуйста! — галантно пригласил он.

Трошкин снял пальто, повесил его у двери и, потирая руки, сел к столу.

— Картошечка! — радостно отметил Косой, хватая руками картошку и обжигаясь. — А еще вкусно, если ее в золе испечь. Мы в детдоме, когда в поход ходили… костер разожжем, побросаем ее туда…

— А вот у меня на фронте был случай, — вспомнил вдруг Трошкин, — когда мы Венгрию отбили…

— Во заливает! — покрутил головой Косой. — На фронте… Тебя, наверное, сегодня, как с лестницы башкой скинули, так у тебя и вторая половина отказала.

— Хе-хе, — неловко хихикнул Трошкин, понимая свою тактическую оплошность, — да, действительно.

С улицы послышался милицейский свисток. Косой на цыпочках подошел к окну и стал смотреть. Все тоже подошли к окну.

Посреди пустого катка стояла громадная пушистая елка, и двое рабочих на стремянках окутывали ее гирляндами из лампочек.

— В лесу родилась елочка… в лесу она росла… — пропел Косой песню далекого детства.

— Зимой и летом стройная, зеленая была… — поддержал Али-Баба.

А Хмырь, воспользовавшись тем, что на него не смотрят, подкрался к трошкинскому пальто, запустил руку в карман, вытащил деньги и, приподняв половицу, спрятал их туда.

— И вот она нарядная на Новый год пришла… и много-много радости детишкам принесла! — пропел Трошкин.