Не горюй! - [48]

— Что? — не понял Трошкин.

— Засекла нас дворничиха. Теперь так на улицу не покажешься — заметут. А нам завтра вечером к гардеробщику в театр идти.

— Так сходим, — сказал Трошкин.

— Нет. Без маскировки я не пойду.

— Ладно… — вздохнул Трошкин.

Стоял морозный солнечный день. Гремела музыка на ярмарке в Лужниках. У шатра с вывеской «Обувь» стоял Али-Баба, держа в руках только что купленный новенький керогаз. Он требовал у девушки-продавщицы:

— Туфли для женщинов хочу. Размер сорок три и сорок пять…

Стройные девичьи ножки в модных туфлях звонко цокали каблучками по асфальту. За девушкой по пустынному вечернему переулку шли три женщины — толстая в цветастом платке, низенькая старушка, по-монашески обвязанная поверх фетровой шляпки темной косынкой, и девица в лохматой синтетической шапке и дубленке, из-под которой виднелись кривые жилистые ноги в чулочках сеточкой и лакированных туфлях на шпильках.

Это были «замаскированные» Трошкин, Косой и Хмырь.

— Ножки… — с чувством сказал Косой, глядя на ножки впереди идущей девушки. — Девушка, а девушка, а который час?

Девушка обернулась.

— Семь пятнадцать, — сказала она.

— А как вас зовут? — спросил Косой.

— Меня? — удивилась она. — Таня…

— А меня — Федя.

— Дура, — сказала девушка и свернула за угол.

Косой повилял своим тощим задом, подражая женской походке.

— Доцент, а Доцент, — спросил он, — и как это только бабы в одних чулках без штанов ходят? — Он заскакал, пытаясь согреться.

— Привычка, — сказал баба-Трошкин.

У входа в Большой театр, как всегда перед спектаклем, было много народа.

«Три подруги» прошли мимо колонн, протиснулись вместе с другими в вестибюль и предъявили три билета на контроле.

За деревянным барьером ловко работал гардеробщик — худой, с нервным лицом и торчащими ушами.

— Этот, — тихо сказал Хмырь, — вот он тогда к тебе приезжал.

Трошкин остановился против него, выжидая, стараясь поймать его взгляд.

Гардеробщик почувствовал взгляд Трошкина, посмотрел на него. Трошкин кивнул ему.

Гардеробщик тоже кивнул Трошкину и показал на очередь в раздевалку: подожди, мол, много народу.

Они стояли в потоке людей. На них оглядывались.

— Заметут! — нервно шептал Хмырь. — Заметут нас здесь!

— Спрячьтесь пока в туалете, — сказал Трошкин.

Благообразный седой человек открыл дверь в мужской туалет и остановился пораженный: там стояли две женщины.

Мужчина извинился и вышел, но потом снова отворил дверь и спросил:

— Девочки, а вы не ошиблись случаем?

— Заходи, заходи, дядя. Чего уставился? — свойски пригласила молодая косая девка с папиросой.

— Извините, — проговорил человек и вышел.

— Ну где же он? Застукают здесь, — испугался Хмырь, — в дамский идти надо…

Гардеробщик что-то шепнул своему напарнику и поманил Трошкина за деревянный барьерчик.

— Узнаёшь? — Трошкин приподнял косынку. Они разговаривали в глубине гардероба, забившись в зимние пальто и шубы.

Гардеробщик смотрел на Трошкина. Лицо его было неподвижно и, казалось, ничего не выражало.

— Узнаёшь? — еще раз спросил Трошкин, робея.

Гардеробщик снова очень долго молчал, потом кивнул.

— Завтра у фонтана против театра, в пять! — тихо сказал он.

У двери в мужской туалет стояло уже несколько жаждущих мужчин.

— А вот еще одна! — возмущенно сказал один из них, увидев подошедшего Трошкина.

Трошкин распахнул дверь туалета. Хмырь и Косой испуганно уставились на него.

— Пошли! — махнул рукой Трошкин.

— Ялта, где растет голубой цыган, — пел Али-Баба, прилаживая новую «газовую керосинку». Заглянув в инструкцию, он подсоединил баллоны и поднес спичку. Плитка не зажигалась. Тогда Али-Баба полил «новую керосинку» керосином из примуса и снова поднес спичку…

Старый дом пылал хорошо и красиво, поэтому собравшиеся зрители с удовольствием смотрели на пожар и пожарников.

Автор зрелища — Али-Баба — скромно стоял в стороне, держа в одной руке чайник, в другой — куклу-бабу с ватным подолом.

Трошкин, Хмырь и Косой в женском варианте подошли к нему, встали рядом.

— Все, — грустно сказал Косой, — кина не будет, электричество кончилось.

Помолчали.

— Деньги! — вдруг завопил Хмырь. — Деньги там под половицей лежат! — и кинулся к горящему дому.

— Старуху! Старуху держите! — заволновались в толпе.

Из толпы выскочила худая голенастая девка в дубленке и, вместо того чтобы задержать старуху, пнула ее ногой под зад с криком:

— А, Чувырл о! Так вот кто деньги украл!

А старуха, к еще большему удивлению толпы, выкинув кулаки боксерским жестом и с криком: «Ответишь за Чувырлу!» — пошла на девку в дубленке.

Тогда к двум дерущимся женщинам подбежала третья — толстая в косынке — и, крикнув: «Отставить!», подняла обеих за шиворот и раскидала в разные стороны.

Раздался милицейский свисток. Старуха в ботах крикнула: «Шухер!» — и, подобрав полы длинного пальто, принялась улепетывать. За ней — свирепая девка, следом — толстая баба в косынке. И последним бежал носатый мужик с чайником.

«Слаломисты! Воздух чистый! Снег пушистый! У-а-у!» — гремели репродукторы.

Медленно падал крупный снег. Разноцветными окнами светились дома, празднично горели витрины. Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба шли хмурые. Молчали.

Возле телефонной будки Трошкин остановился.