— По собственному опыту знаю, — заметил Костик.
— Отца смягчило, что я пользуюсь доверием товарищей, раз мне поручили купить учителю подарок…
— Какой подарок?
— Понимаешь, Петрик засек, как я жвачку покупал. Признаться дома, что я проспорил, — это исключается. Тогда мне просто каюк, крышка! И денег не видать как своих ушей. Вот я и сказал: географ в Италию уезжает, и мы решили преподнести любимому учителю подарок. А так как он жвачку жует…
— Томаш? Жвачку?
— Папа тоже очень удивился, но мама сказала: среди учителей попадаются разные чудаки. Тогда папа говорит: «Могли бы что-нибудь пооригинальней придумать, например сувенир для его дочки». Но я сказал, мы не знаем, сколько ей лет…
— Ну и заврался же ты! — покачал головой Костик. — А вдруг твой отец встретит Томаша?
— Исключено! Рим — не ближний свет! А насчет вранья учти: не соврешь — не проживешь. Узнай моя мама, что я на деньги спорю — выигрываю или проигрываю, это ей безразлично, — и прощай спокойная жизнь! Понимаешь, у нас в семье один предок в карты просадил состояние… Костик, ты математику сделал?
— Елки-палки! Совсем забыл! В субботу в очереди за мясом простоял, потом с бельем проваландался, потом ужинал… А в воскресенье мама в раж вошла, совсем меня загоняла: полы мазал мастикой, натирал.
— А сестра? Слушай, Костик, не будь козлом отпущения!
— Не волнуйся, сестра гладила целый день и белье слезами обливала — не пришлось водой сбрызгивать. Она очень переживает…
— Что переживает?
— Не знаю. Мама сказала: «Я знаю, ты переживаешь, но лучше сейчас поплачь, чем всю жизнь потом мучиться с бесхарактерным человеком».
— Заладили: характер, характер! Хотел бы я знать, что они под этим подразумевают?
— Я тоже. По-моему, парень, который ухаживал за Алицией, ничем не хуже других. Парень как парень. А маме не нравится, что он курит. Только он на порог, она окна настежь, будто боится задохнуться. А после его ухода каждый раз говорит Алиции: «У него, кроме штанов, что на нем, ничего нет и не будет: все прокурит, протратит на сигареты». Ну, Алиция и разорвала с ним… или порвала, не знаю, как правильно сказать…
— А я видел, наш Вацек с Чубуком из десятого класса в уборной курили.
— Вот сторож застукает, он им задаст!
* * *
Первый урок прошел благополучно, а перед началом второго — тоже истории — в класс забежала Скочелёва и объявила:
— Я иду в восьмой класс. Вы, конечно, знаете: завтра у них первый экзамен. Вместо меня с вами позанимается пан Томашевский.
— Томашевский?! — послышались отовсюду удивленные голоса. — Какой Томашевский?
— Видно, на вас жара плохо действует, — сказала историчка. — У нас в школе, как известно, только один Томашевский. А вот и он!
Марцин вылупил глаза. Ему казалось, он видит страшный сон.
Учитель приостановился в дверях, пропуская Скочелёву, и вошел в класс. В светлом летнем костюме, посвежевший, загорелый, он благоухал одеколоном, и по нему видно было, что он на славу отдохнул.
— Ну погоди! Я тебе покажу Гагарина с Терешковой и все звезды в придачу! — шипел Бирюк, грозя Марцину обоими кулаками, а Собирай даже побледнел от ярости.
— Бирюковский, я вижу, тебе мало было перемены, — заметил географ. — Может, ты с большей пользой применишь избыток энергии у доски? Прошу!
И учитель театральным жестом пригласил его к доске, где висела карта.
Как и следовало ожидать, Бирюк получил двойку. Томашевский, казалось, обладал каким-то удивительным чутьем, которое безошибочно подсказывало ему, кто вчера занимался более интересными и важными делами, нежели повторять, по карте низменности и возвышенности, административное деление страны, искать, где развита промышленность, а где сельское хозяйство.
И Бирюк, и Чушка, и Костик оказались жертвами рокового недоразумения. А в самом конце урока, когда Марцин уже начал надеяться, что пронесет на этот раз, он услышал свою фамилию.
Вместо ответа на вопрос о минеральных ископаемых Келецко-Сандомирской возвышенности он бойко перескочил через Вислу и начал распространяться о посевах сахарной свеклы, искусственных удобрениях и всем, что знал со слов отца и о чем мог говорить хоть целый час.
Но этот номер не прошел. Томаш безжалостно оборвал его и попросил отвечать на вопрос.
От растерянности, что не удалось провести учителя, Марцин забыл даже то немногое, что знал, и не произнес больше ни звука.
— Гм. Скажи честно, Солянский, ты не повторил материал? — спросил Томаш. — Небось даже в учебник не удосужился заглянуть? А учебник-то у тебя хоть есть?
Томаш попал в самую точку. Марцинов учебник географии постигла горестная участь: его основательно потрепал заглянувший к ним в гости Бобик. Видно, песик тоже недолюбливал географию. Но, зная беспощадный нрав Томаша и не сомневаясь, что двойку он все равно ему влепит, Марцин решил умолчать об этом печальном факте. И вообще, с какой стати он должен говорить правду, если призывающий его к этому сам бессовестно врет? Ведь в субботу Марцин своими ушами слышал на вокзале — и Костик может подтвердить, — как учитель говорил, что едет в Италию к дочке, с которой давно не виделся. Как же так? Выходит, взрослым можно врать без зазрения совести, а от него требуют, чтобы он правду говорил. Дудки! Не на такого напали.
