Не ее дочь - [6]

– Подойди сюда. Мне тоже надо в туалет. Присмотри за Робертом, чтобы он не стукнулся головой и ничего не трогал. Мне только не хватало, чтобы кто-нибудь из вас подхватил заразу.

Они зашли в угловую кабинку для инвалидов, по грязному полу замелькали и зашуршали туфли. Я спустила воду и собралась уходить, но потом остановилась.

– Осторожней с его ногой, Эмма! Ты чуть на него не наступила!

– Я не наступила!

– Нет, наступила! – Мальчик расплакался, а мамаша, судя по звукам, пыталась помочиться и одновременно управиться с двумя детьми. – Ты можешь… Господи, возьми его, Эмма, он падает! Уйди с дороги!

Кабинка затряслась от громкого удара, а потом Эмма заревела.

– Послушай-ка меня, паршивая девчонка! Я сыта твоим поведением по горло, ясно тебе? Прекрати кривляться, иначе придется отменить поездку. Ты поняла?

Я наклонилась над раковиной и начала мыть руки. Распахнулась дверь, стукнувшись о стену. Лицо Эммы покраснело, бант съехал набок, она судорожно всхлипывала. Я быстро осмотрела ее, но не увидела никаких увечий, только слезы.

– Как твои дела, милая?

Мамаша резко дернула головой в мою сторону. Ее челюсти дрожали.

– Эмма Грейс, не смей разговаривать с незнакомыми и вымой руки.

Пока мы все мыли руки, я не сводила глаз с мамаши. Взгляд у нее был печальный, словно вся ее жизнь – сплошная ложь. Она отвернулась первой, и я посмотрела им вслед, поправив сумку на плече и не зная толком, что делать дальше. К соседней раковине подошла женщина и прыснула на руки несколько капель мыла.

– Вы тоже это слышали или мне померещилось?

Немолодая женщина с татуировками на коже покачала головой и отряхнула ладони.

– Слышала, но это ведь не ваш ребенок, правда? И что вы тут можете сделать?

И что я могла сделать? Сообщить сотрудникам аэропорта? Службе по защите детей? Даже я не такая идиотка, чтобы решить, будто происшествие в туалете аэропорта, в условиях стресса, может означать нечто большее, нежели обычное право матери побранить, да пусть даже и шлепнуть собственного ребенка. Я кивнула женщине и вернулась в зал ждать объявления о посадке. Я опять погрузилась в журнал, но по-прежнему слышала голос мамаши, видела, как она толкает и волочет за собой дочь, словно ненужного щенка на потрепанном поводке.

Настало время посадки, я дождалась, когда назовут мое место. У соседнего гейта семейство Эммы тоже стояло в очереди на посадку, мы расходились своими дорогами.

Я еще раз взглянула на Эмму, глаза у нее остекленели, а мать подгоняла девочку, толкая в спину – быстрее, шевелись быстрее. У стойки несколько человек повернулись к ним, явно обескураженные резким поведением женщины с заплаканной дочерью.

Я протянула бумажный билет – не люблю пользоваться телефоном в поездках, опасаясь технических сбоев, – и вывернула шею влево. Эмма стояла позади матери в ожидании посадки на борт большой стальной птицы, летящей бог знает куда. Домой? В отпуск? В школу-интернат? Я попыталась рассмотреть место назначения на табло с номером рейса, но так и не разобрала.

Я долго смотрела на нее, прежде чем повернуться к стойке. Когда я шагнула ближе ко входу в открытый рукав, температура изменилась. Я никак не могла выбросить из головы тот красный бант, глаза девочки, синяк на локте, громкий шлепок и злобное, покрытое коростой лицо ее матери.

Я не могла забыть Эмму.

Не могла.

во время

Дрожащими пальцами я с трудом открываю машину, распахиваю сначала заднюю дверь, а потом дверь водительского сиденья.

Эмма заглядывает внутрь, поднявшись на цыпочки, как балерина.

– А где же кресло?

Я запихиваю сумку в багажник и смотрю на девочку.

– Что-что?

– Детское кресло. Где оно?

Совершенно нормальный вопрос в далеких от нормальных обстоятельствах.

Я оглядываю пустое заднее сиденье.

– Вот дерьмо.

Ключи звякают, а Эмма вздыхает.

– Ты сказала «дерьмо», – шепчет она.

– Да. Я сказала «дерьмо». Я не хотела. Просто… Просто у меня нет детского кресла. – Я озираюсь, понимая, что время на исходе. Прислушиваюсь – не завывают ли полицейские сирены. – Как следует пристегнись, и мы что-нибудь придумаем, хорошо? – Она кивает, и я помогаю ей забраться в мой «Тахо», усаживая ее сзади так, чтобы видеть с водительского кресла. Я тоже сажусь, завожу машину и блокирую заднюю дверь. – Так. Думай, думай. Все будет хорошо.

– С кем ты говоришь?

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Эмму, и в груди гудит надежда, словно небольшой пчелиный рой. Она здесь, в моей машине! У меня получилось! Я ее спасла! Я расслабляю челюсть, пока лицо не становится мягким, как шпаклевка, и каким-то образом изображаю неуклюжую улыбку.

– Просто я говорю сама с собой, как дурочка.

– А что будет хорошо?

– Все будет хорошо. Ты пристегнулась?

Она кивает. Я снимаю машину с тормоза и переключаю коробку передач. Прежде чем нажать на газ, забиваю в навигатор адрес дома. Лонгвью всего в часе езды от моей квартиры – пожалуй, слишком близко. Может, стоит отвезти ее в другое место? Включается навигатор, и я следую указаниям неестественного голоса. Мы едем молча, Эмма время от времени ерзает на сиденье.

– Ты не заболела, Эмма? Не простыла?

Она вытирает нос ладонью и качает головой. Нет.