Не ее дочь - [5]

– Я? В том, что у нас нет контейнеров? В очереди? В том, что дети не могли вовремя собраться? Это такой важный для меня день…

– Да, именно в этом. Ты сама виновата. Не я.

– Ну и свинья же ты.

– Сама свинья.

– Что-что?

Он неуклюже поднял руки, признавая поражение.

– Ладно, ладно, просто к слову пришлось.

Они взгромоздили оставшийся багаж на ленту и выхватили несколько контейнеров из рук принесшего их служащего.

– Пошли, Эмма!

Эмма старательно поправляла родительский контейнер, она почему-то решила, что он неправильно повернут.

– Хватит его теребить, пошли!

Мать протянула широкую ладонь и подтолкнула девочку, стукнув по маленькой впадинке между лопаток, так что руки Эммы хлопнули как крылья. Женщина затолкала дочь в рентген-аппарат, и служащий аэропорта велел ей развести руки в стороны и пройти дальше.

Я шагнула в сканер и подняла руки над головой, пока меня просвечивали в поисках скрытого оружия. Ожидая подтверждения, что я не перевожу контрабанду, я увидела, как Эмма тянется к ножкам брата. Мать вывернула ей пальцы, стряхивая руку. Потом повернулась спиной к девочке, которая схватилась за больную руку и начала подпрыгивать, пытаясь привлечь внимание матери. Женщина возилась с малышом и переругивалась с папашей. А девочке так и не удалось добиться внимания матери, она прекратила попытки и рассеянно уставилась в пространство, пряча руку в складках красного платья.

Я забрала вещи и посмотрела на охранников аэропорта, которые были слишком заняты, раздавая указания, подгоняя людей и зевая, чтобы что-то заметить. Подхватив обувь и ноутбук, я все ждала, когда кто-нибудь обратит внимание на агрессивное поведение мамаши.

Я вспомнила собственную мать, как она всегда шла впереди меня на парковках и в супермаркете, даже когда мы переходили улицу. Не знаю, то ли она меня стеснялась, то ли ей было просто на меня плевать. Я вечно тащилась позади, как нечто вторичное, и пыталась умаслить ее комплиментами: «Мам, ты сегодня так хорошо выглядишь!», «Мам, мне так нравится твоя прическа!», «Обожаю эту юбку, мама!»

Она с отвращением вздыхала и всегда отвечала, что я говорю это не искренне, а боясь получить нагоняй. Я никогда не могла сделать все как надо и теперь узнала себя в этой девочке, в том, как она подволакивает ноги по ковровому покрытию аэропорта и ждет, пока кто-нибудь наконец обратит на нее хоть чуточку внимания.

Много лет проработав с детьми, я понимала, что у родителей бывают плохие дни. А аэропорт – это воплощение стресса для семьи. Я знала способность детей выводить из себя и действовать на нервы. А иногда у них без причины начинаются истерики, так что ты срываешься и из милого человека сам вдруг превращаешься в чудовище. Я все понимала, но при виде явно беспричинной жестокости мне хотелось врезать этой женщине по физиономии.

Я отошла в сторонку, надела туфли и положила ноутбук в сумку. Когда я проходила мимо той семейки, папаша снимал сумки с ленты. Рядом с ними я замедлила шаг и прошла так близко, что дотронулась до головы девочки.

– Мне нравится твой красный бант, – сказала я.

Все трое повернулись, реакция малыша была чуть более замедленной. И тут лицо Эммы просветлело, она заулыбалась, как положено маленькой девочке.

– Очень красивый, – сказала я и пошла дальше, не оглядываясь и пытаясь выбросить этих людей из головы.

Я отстояла очередь в «Старбакс», и после первого поспешного глотка туман в голове рассеялся. Я купила несколько журналов вдобавок к роману, проверила, не задерживается ли рейс, и погрузилась в дурацкие сплетни о знаменитостях. Выхлебав половину кофе и прочитав полстатьи о голливудских актрисах, застигнутых без макияжа, я подняла голову. И у ворот слева от моих увидела эту парочку. Они ругались.

– Пошли!

Эми подтолкнула Эмму. Та подвернула на ковре ногу в красной туфельке и упала, приземлившись на четвереньки.

Мать закатила глаза, перехватила малыша поудобнее и дернула Эмму вверх за локоть. По детской руке расплылись красные пятна, которые позже превратятся в багровые синяки. Эмма встала и потерла больной локоть и содранные о ковер коленки.

Парочка что-то пробурчала и уселась в креслах у гейта. Они так возбужденно размахивали руками, что, казалось, вот-вот взорвутся. Только Эмма, главная жертва, оставалась невозмутимой, мурлыкала что-то себе под нос и играла с собственными туфлями, пока ее мать громко вздыхала на весь терминал и укачивала малыша так рьяно, что его чуть не стошнило.

Я пролистывала глянцевые страницы журнала, но думала только о девочке. Я посмотрела в телефон. Осталось полчаса до посадки. Как будто нарочно, мамаша схватила Эмму за руку и поволокла в туалет. Эмма наполовину шла, а наполовину бежала за женщиной, которая держала младенца одной рукой, а другой вела Эмму. Я выждала несколько секунд, закинула на плечо сумку и пошла за ними.

Красные туфли Эммы мелькали под дверью кабинки, а мамаша с малышом стояли в дальнем углу. Грязный подгузник валялся на краю складного стола для пеленания.

– Быстрее, Эмма.

– Хорошо, мама.

Я оглядела кабинки, в основном пустые, и нырнула в одну из них. Девочка встала на цыпочки, чтобы достать до унитаза. Она стукнула крохотными каблучками по двери и что-то промурлыкала: это вызвало у меня невольную улыбку. Повозившись с туалетной бумагой, Эмма наконец спустила воду.