Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [26]

Я обожала доктора Хамильтона, и сделала бы для него все, чтобы мне стало лучше. Фрейд описал этот феномен в 1900-х; он назвал это «лечением посредством переноса». Как школьница с яблоком, я была готова отполировать мое душевное здоровье и отдать его моему чудесному доктору.

Всего через неделю я сказала доктору Хамильтону, что я хочу выйти из больницы, и поскорее. Еще через неделю я твердо и официально заявила, что готова уйти.

«Элин, вы уверены?» — спросил он. В его голосе я услышала скептицизм и подлинную озабоченность. «Вы же знаете, что нет ничего стыдного в том, чтобы быть в больнице, пока вас лечат от болезни».

Да, да, я была уверена. «Я хочу вернуться к моим занятиям», — сказала я. «Но когда я выйду отсюда, вы сможете продолжать принимать меня амбулаторно?»

Я была благодарна, когда он сказал, что он не только отнесется с пониманием к моему решению уйти, но и продолжит работать со мной амбулаторно. Другие работники, однако, были явно встревожены: я видела это по выражению их лиц, да они и открыто об этом говорили. Медперсонал расспрашивал меня о моих планах и предупреждал по поводу моих ожиданий от жизни в мире. «Не переживайте, если вам придется вернуться», — сказали они. «Это иногда случается». Нет, нет, со мной этого не случится.

Всего лишь после двух недель пребывания в клинике я выписалась, и вернулась в общежитие и к занятиям. Всем, кто спрашивал, я сказала, что была на каникулах и с нетерпением ожидала начала нового семестра. Мой прежний преподаватель ушел в творческий отпуск; к счастью, мой новый преподаватель был согласен на более тесную работу со мной. В моей сумочке я постоянно носила визитную карточку доктора Хамильтона с записанным временем нашего приема на следующей неделе. Все складывалось как нельзя лучше.

* * *

Ко времени моего второго амбулаторного приема у доктора Хамильтона — через четыре недели поле того, как я начала принимать амитриптилин — нам обоим стало ясно, что лекарство достигло того эффекта, ради которого я согласилась его принимать. Я была веселее, и не такой печальной. Несмотря на то, что физически у меня было не совсем столько энергии, сколько мне бы хотелось, умственно я была более активна, более сконцентрирована, а мысли о самоубийстве почти совсем исчезли. Я начала получать удовольствие от жизни — еда казалась вкусной, воздух и даже дождливая английская погода мне нравились и, что еще важнее, я могла сосредоточиться. Однажды вечером я пришла в восторг, поняв, что читая очень сложный учебник в течение трех часов, мне ни разу не пришлось остановиться и начать заново, пытаясь распутать текст и понять, о чем он, взяться за голову руками и плакать в отчаянии. Нет, я понимала то, что читала. Постепенно я начала разговаривать с людьми в общежитии и в студенческом городке по дороге туда и обратно. Я сходила на несколько университетских мероприятий и даже на ужин. Все опять вставало на свои места; я вставала утром, я выходила на улицу, я училась, я разговаривала с людьми, они разговаривали со мной. Я ела, я работала, я спала. Простые радости и цели, все казалось возможным. Несмотря на мой «тренинг» в Операции Возврат, у меня возникли сомнения — может ли такое быть, что лекарства все же могли мне помочь?

На удивление, тот учебный год прошел для меня очень хорошо. Я нагнала пропущенное с помощью необходимого материала для чтения, а самое главное, написала семь работ, которые произвели впечатление на моего преподавателя — в конце четверти он написал обо мне положительный отзыв. Амбулаторные приемы с доктором Хамильтоном тоже проходили очень хорошо. Мне не составляло труда делать простые «домашние задания», которые он задавал, например, каждое утро писать расписание на день и придерживаться его; вечером я читала «Метафизику» Аристотеля в оригинале на древнегреческом. Я была одновременно и пациентом психиатрической больницы и студенткой, и балансировала между обеими этими ролями, распределяя силы и справляясь с делами.

Но затем, как только четверть подошла к концу, я неожиданно оступилась. Непонятно почему, мне было сложно закончить мою последнюю работу в семестре. Я прочитала всю литературу, но мне было сложно что-либо сказать. Я начинала несколько раз, но каждый раз вынуждена была скомкать бумагу и швырнуть ее на пол. Третье предложение, второй параграф, четвертая страница — ничего не получалось. Я не могла соединить вместе все точки. Неудача, которую любой другой счел бы просто небольшим расстройством — может быть, просто отсутствием вдохновения — и изменил бы свои планы, например, отвлекся на пару дней, сходил в кино, попил пива, заставила меня потерять голову от страха. Неужели я возвращаюсь в прежнее состояние? Разве мы с доктором Хамильтоном не справились с этим, разве амитриптилин не расставил все на свои места? Было ли это просто химическим трюком? Я хотела ударить себя по голове чем-нибудь тяжелым. Одна мысль о встрече с преподавателем для обсуждения моей работы заставляла меня безудержно рыдать. Мне нечего сказать. Я неудачница. Это только вопрос времени, когда люди увидят, что я глупая. И сумасшедшая.