Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [114]

Хотя я все еще считала преподавание большим стрессом, студенты меня очень любили, и я стала особенно близка с несколькими из них, особенно с теми, которые проводили для меня исследования. Хотя я и не рассказывала о своей болезни на занятиях, студенты знали, что я относилась с особой эмпатией к психически больным. Неудивительно, что некоторые студенты, которые выбирали предмет психического здоровья, сами имели личные с ним проблемы; однажды одна девушка принесла мне записку в середине занятия, на которой было написано «Я хочу покончить с собой», и я тут же отвела ее в студенческую консультационную службу. Другая студентка (начальных курсов) открылась мне, что ей поставили неверный диагноз, напичкали сильными медикаментами (включая наркотики, а не просто обычными психотропными лекарствами), и госпитализировали, и во время госпитализации ее терапевт ее соблазнил. Она верила, что ее каким-то образом запрограммировали совершить самоубийство к определенной дате. Она считала, что обучение на моем курсе и возможность со мной поговорить об этом ужасном опыте, удержало ее от этого шага.

Я оправила ее к другому терапевту — к такому, который соблюдал принципы врачебной этики, и у которого был очень богатый опыт работы с пациентами с похожими проблемами. Студентка возбудила уголовное дело против ее бывшего терапевта. В то время я с ней разговаривала время от времени, и с большой гордостью наблюдала за ее успехами. Недавно она успешно сдала экзамен на право адвокатской практики. В ее отказе быть снятой со счетов или потерпеть поражение я видела часть себя самой — и мне это нравилось.

Глава двадцать третья

Мне было почти сорок лет, и я влюбилась в первый раз в жизни.

Даже сейчас, когда я смотрю на это предложение, меня охватывает чувство изумления и радости. Я знала, что Уилл мне небезразличен; я знала, что я была для него важна. Но только после того, как мы сильно поссорились, а потом помирились, я все-таки сказала заветные слова. «Ты первый человек в моей жизни, которого я полюбила», — сказала я ему.

«Мне от этого очень грустно», — сказал он и обнял меня.

Как мы и обещали друг другу с самого начала, мы, не торопясь, узнавали друг друга настолько, чтобы расслабиться и почувствовать близость, которая вела к чему-то более глубокому и сложному, чем любые мои предыдущие отношения. Мы решили жить вместе; он переехал в мою квартиру в высотном доме, где мы вместе пытались расшифровать символы продвинутой европейской духовки, которой я даже и не пыталась пользоваться.

Да Уилл и не был похож ни на одного мужчину, которого я когда-либо знала. Мебель, которую он делал, была далеко не «ничего особенного», она была красивой, каждое изделие было уникальным, заботливо и с любовью созданным его собственными руками; музейные экспонаты, думала я. Он выковал из меди фонарь для сада, со вставками из стекла, которое отражало лучи сине-зеленого света, подобно океану. У него была огромная коллекция музыки всех жанров, а также гигантская акустическая система. Садоводство было для него актом творения; так же как и выпечка шоколадного пирога, или безе, или торта. Одним словом, у него была любопытная, ненасытная душа художника, и что-то в этой душе приняло решение заботиться обо мне.

Каплан сказал мне, что зачастую женщины чувствовали, что у них нет права выбора в сексе, и за то время, что мы провели вместе, он помог мне понять, что у меня было право выбора — когда, с кем, и при каких обстоятельствах. Я знала слишком хорошо, что моя болезнь усложняла жизнь — я рисковала больше, чем остальные. Снять с себя одежду было тем же самым, что снять с себя доспехи; обнаружить свою уязвимость — то же самое, что пережить опасность. И даже самый здравомыслящий человек должен признаться, что физическое переживание оргазма может быть дезориентирующим, даже несколько галлюциногенным — для меня это чувство снятия контроля, расслабления, свободного полета через пространство не всегда приносило пользу. Когда пространство подозрительно похоже на бездну, и «потеря себя» означает то же, что и психоз, передача контроля в чужие руки может приводить в ужас.

За многие годы секс принес мне достаточно разочарований, чтобы знать, что в следующий раз, когда я возьму на себя риск физических отношений, это должно быть только по любви. И хотя, как и у любой другой пары, у нас с Уиллом были свои подъемы и падения, он интуитивно знал, насколько это было важно для меня, и когда пришло время, все прошло так нежно и любяще, что и мечтать нельзя. То, что случилось между нами, было всем, на что я надеялась. Я чувствовала себя в безопасности в его объятиях, и любимой, и удовлетворенной. (И когда на следующее утро я пошла в ванную, на зеркале было большое сердце, нарисованное зубной пастой, которое скрепляло свершившееся как печатью).

Но все же оставалась одна последняя правда обо мне, которую нужно было рассказать, и через много месяцев после начала наших отношений я все еще не набралась достаточно смелости, чтобы это сделать. Как он отреагирует? Не ужаснется ли он, не отшатнется ли с отвращением? Не оттолкнет ли это его физически? Не оставит ли он меня? Снова и снова я проигрывала в голове эту сцену: «Уилл, знаешь, я посещаю психоаналитика, но, собственно, моя ситуация с психическим здоровьем несколько более сложная. У меня серьезная психическая болезнь…»… И тут, по счастливой случайности, он меня опередил.