Не боюсь Синей Бороды - [150]

Шрифт
Интервал

Великий Зодчий вздрогнул и оглянулся на дверь, потом перевел настороженный взгляд на молчавшего Бухгалтера.

– Ничего не слышишь?

Тот покачал головой, держась за правый бок и изо всех сил стараясь не согнуться. Глаза Великого Зодчего снова вспыхнули белым светом, как давеча, и, сжав ладонями виски, он зашептал:

– Я слышал стоны, когда шел сюда. Ты точно ничего не слышишь. Нет? Тшш…

Он прижал к губам палец, округлившимися глазами уставившись на Бухгалтера. И вдруг резко вскочил, стряхивая с себя наваждение, и полез в карман.

– Вот память стала, самое главное-то и забыл. На, читай и радуйся, скоро на свободу выйдешь…

Боль в боку усилилась и железным колом поползла наверх, вытесняя дыхание. Ловя ртом воздух, Бухгалтер взял лист бумаги из протянутой руки и попытался сосредоточиться. Но буквы прыгали под его воспаленным взглядом, отказываясь соединиться, а когда они наконец выстроились рядами, их сразу же накрыл густой мрак, заполнивший камеру.

– Читай, читай, видишь, здесь моя подпись стоит, да вот она, сюда смотри… – доносился до него откуда-то из глубины голос Великого Зодчего, словно он погружался в колодец. – А мне идти надо, меня скоро искать будут.

Бухгалтер, зажав в руке лист бумаги, продолжал хватать ртом воздух, но его становилось все меньше и меньше, пока он совсем не улетучился и Бухгалтер со стоном не повалился на бок.


Великий Зодчий шел по лабиринту, громко шлепая по лужам и уже не обращая внимания на крыс и летучих мышей, с шелестом проносившихся над головой. Предвкушая, как сейчас сядет в вертолет и навсегда покинет подвал, он с наслаждением вдыхал в себя зловоние, зная, что это в последний раз. Услышав за собой шаги, он замедлил темп и сразу же услышал знакомый голос:

– Ну что, полегчало?

Снизу в лицо Великого Зодчего блеснули разноцветные искры.

– А ты что здесь делаешь?

– А я всегда с тобой, – ответил Первый Советник и захихикал.

Некоторое время они шли молча, плечом к плечу, как солдаты, в ногу, синхронно огибая повороты.

– Ну ты артист, – прервал молчание Первый Советник. – И не жалко тебе его?

– Жалость человека к человеку….

– …подрывает газолийскую истину, – договорил за него Первый Советник.

– Так точно, и потом, ты же сам понимаешь, тут или он, или я. Однако я помог ему, не волнуйся.

– В Газолии, где торжествует одна истина, нет места личной правде, что суть диавольский эгоизм. И все-таки, зачем ты пошел к нему? Я же говорил, наша логика сама расставит все по своим местам. Он же не сегодня-завтра помрет. И все твои тени вместе с ним.

– А вот и промахнулся. Мне мало газолийской логики, да и скучно до смерти, здесь ведь речь о спасении идет, а ты мне всё – «логика…», прямо как заокеанский позитивист. Он невинен, наш Бухгалтер, а в Газолии таких раз-два и обчелся. Он исключение, и исключения, конечно, опасны, ты прав, но они и нужны нам. Жертвуя ими во имя единства, мы укрепляем газолийскую истину. Это уже металогика, старина, почище заокеанской метафизики, в общем, не твоего ума дело.

Бодро шагая вперед, алмазные пряжки освещали черноту, из которой на слова Великого Зодчего раздался смешок.

– Энтропия, значит? Чтоб система не взбесилась, плеснем в нее стаканчик свежей крови? Слушай, да ты просто Дракула. А заодно и выяснил, кто передал письмо. Комиссар, наверное, все уже организовал на высшем уровне.

Великий Зодчий повернулся и пристально посмотрел в темноту.

– В нашей профессии нет такого слова «заодно», и ты это прекрасно знаешь. То, что «заодно», в какой-то момент может оказаться самым главным, но тогда уже будет поздно. Мы же настоящие пророки, старина, надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет? Мы просчитываем будущее до мельчайших деталей, с математической точностью, и именно поэтому оно в наших руках. А Комиссар очень эффективно служит нашей истине. Исключительно полезная личность.

– И кто же это оказался?

– Представь себе, не тридцать три, а тот последний, свободный и непредсказуемый процент, как я и думал, впрочем. Сын работника морга. Тот принес письмо домой, чтобы назавтра лично передать Комиссару, а мальчишка нашел его и решил отправить по адресу.

Первый Советник расхохотался.

– Во Бухгалтер дает, все-таки под счастливой звездой родился. Хоть в чем-то ему повезло. Я предполагаю, меры уже приняты. Дело-то по газолийским законам пахнет диверсией. Да и бумага могла быть отравлена. В общем, под угрозу была поставлена безопасность Газолии и твоя лично. И какой орган будет удален, позвольте спросить? Или конечностью ограничимся?

– До свадьбы заживет, но приятного мало. Зато всю жизнь будет помнить это письмо. А Бухгалтеру не просто повезло, опять ты не прав, тут сработала сила притяжения.

– Вот тебе и физика, старина. Сила, с которой тело А воздействует, начинается на теле Б и направлена в сторону тела А. Тело Б проделывает то же самое с телом А.

За разговором они не заметили, как поднялись из подвала на крышу. В лицо им уже дул свежий ветер Баблограда, и на взлетной площадке сиял золотой вертолет, готовый взмыть в ночное небо.

– Ты со мной? – спросил Великий Зодчий, стараясь перекричать ветер.

– Я всегда с тобой, – ответил Первый Советник. – Мне с тобой удобно. И потом, ты знаешь, я, может, тоже на кое-что надеюсь. В Газолии ведь заранее не известно, кто будет спасен, а кому гореть. Шанс есть у всех. Мы, газолийцы, – широкий этнос. – И, сложив ладони рупором, он прокричал что-то Великому Зодчему.


Рекомендуем почитать
Комбинат

Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.


Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви

Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.


Москва–Таллинн. Беспошлинно

Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.


Из Декабря в Антарктику

На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.


Девушка с делийской окраины

Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.


Переполненная чаша

Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.