Ная - выдрёнок - [2]
Слух у Наи замечательный. Если Толя не шевелился, Ная свистнет раз-другой, подождёт и, не получив ответа, уйдёт спать на своё место. Если же Толя не выдержит и хоть чуть-чуть шелохнётся, Ная бросается к нему и просится опять на кровать.
Оставаться одной Нае не нравилось. Когда мы уходили гулять, она так кричала, что приходилось её брать с собой. Прогулки Ная любила, бежала за нами, как собачонка, и ни на шаг не отставала. Гуляли мы с ней везде, только к речке подходить боялись: боялись, что Ная увидит воду, уйдёт и не вернётся.
Но вот однажды мы пошли в лес. На своих коротеньких ножках Ная скоро устала бежать за нами, попросилась в корзинку, да там и уснула. А тут ещё грибы по дороге попались. Куда их складывать? Конечно, в корзину. Так и клали их, пока Наю совсем не заложили.
День был солнечный, жаркий. Мы решили пойти искупаться и совсем забыли, что в корзине под грибами у нас спит выдра. Подошли к реке, стали раздеваться. Вдруг корзина заколыхалась, посыпались грибы, и, прежде чем я успела сообразить, в чём дело, Ная уже очутилась на берегу.
— Ная, Ная, Ная! — кричали я и Толя.
Но Ная даже не обернулась. В одну минуту подбежала она к воде и со всего размаха бросилась в реку. Некоторое время она плыла на виду, потом вдруг нырнула и сразу исчезла. Напрасно мы бегали вдоль берега, кричали и звали её. Наи нигде не было.
Больше всех огорчён был Толя. Он никак не хотел идти домой без Наи. Всё ходил по берегу и искал её.
День клонился к вечеру. Видно, нечего было больше ждать, и мы уже собрались уходить, когда где-то далеко раздался по реке призывный резкий свист Наи.
— Ная, Ная, Ная! — радостно закричали мы в один голос.
А свист раздавался всё ближе и ближе. И вдруг из-за поворота реки, стремительно рассекая воду, показалась Ная. Она плыла так быстро, что казалось, будто она летит над водой; изредка она вся как-то выскакивала из воды, поворачивала голову то в одну, то в другую сторону и резко свистела.
Сбросив по дороге одежду, Толя кинулся ей навстречу прямо в воду. Увидев Толю, Ная поплыла к нему. Нужно было видеть, как, не зная от радости, что делать, она то залезала Толе на плечи, то ныряла под него, то, ласково урча, тёрлась о его лицо! Потом выскочила вместе с ним на берег и бросилась вытираться по раскиданной на траве одежде. Она каталась на Толином новом костюмчике, оставляя на нём мокрые грязные следы, но никто не думал на неё за это сердиться. С этих пор мы смело брали Наю с собой купаться, и теперь уже никто не боялся, что она уплывёт.
В ЗООПАРКЕ
Но вот кончились тёплые летние дни. Наступила осень, и мы переехали в Москву. Взяли с собой и Наю. После дачного приволья тяжело было жить выдре в тесной городской квартире. Она скучала, просилась из комнаты в коридор, из коридора лезла опять в комнату и всё искала привычную свободу. Купалась она теперь в корыте. Искупавшись, Ная лезла вытираться на кровать, на кресла. Держать её больше дома не было никакой возможности. Да и Толя пошёл в школу, и некому было с ней возиться.
Пришлось отвезти Наю в Зоопарк. Повезла я её одна, без Толи. В Зоопарке Наю поместили в просторную клетку с большим, глубоким водоёмом. В незнакомом месте Ная ничуть не растерялась, сразу бросилась в воду, ныряла, кувыркалась, плавала. Тогда я тихонько вышла из клетки и закрыла за собой дверь. Но как ни тихо я всё это сделала, Ная всё-таки услышала, тут же выскочила из воды и бросилась за мной. Сначала она пыталась пролезть сквозь решётку, пробовала разорвать её зубами. Потом прижалась всем своим телом к холодным металлическим прутьям и как-то особенно тонко и резко закричала.
В эти дни ни я, ни Толя в Зоопарк не ходили. Ему самому была очень тяжела эта разлука, и только мысль, что в Зоопарке Нае гораздо лучше, чем дома, утешала его. Он так горевал, что даже месяца через два, когда я пошла в Зоопарк, отказался идти со мною:
— Всё равно не выдержу и запла́чу. Лучше не пойду.
Пришлось идти одной.
Придя в Зоопарк, первым делом я поспешила к клетке, в которой сидела Ная. Подошла и стала так, чтобы она меня не видела. В это время к ней вошёл служитель. Ная подбежала к нему, поднялась на задние лапки и стала просить есть. Служитель вынул из ведра большую рыбу и бросил в воду. Ная тут же её схватила, вытащила и принялась за еду. Тогда так тихо, что и сама, казалось, не расслышала своего голоса, я позвала её.
Едва я произнесла её имя, Ная встрепенулась, чуть-чуть подняла головку и вся точно превратилась в слух. Я молчала.
Ная резко закричала и, словно ожидая ответа, вновь замолкла. Только глазки её беспокойно искали меня среди появившейся публики. Тут уж я не выдержала, подбежала к клетке, а Ная уже спешила ко мне, протягивая сквозь прутья лапки, старалась поймать мои руки. С этих пор я заходила к ней каждый день.
Служитель открывал мне клетку. Ная нетерпеливо стрекотала, бегала перед дверью, потом лезла ко мне на руки, ласкалась и только после этого начинала играть. Теперь, зимою, игры Наи были совсем другие, чем летом. Её бассейн покрылся толстым льдом, но это не мешало Нае купаться.
Так же, как и раньше, словно приглашая меня следовать за нею, лезла она в воду, ныряла в прорубь. Нырнёт в одну, а вынырнет в другую. Вылезет на горку, на живот ляжет и съедет вниз. Горку она построила себе сама, настоящую, ледяную; сделала её из снежного бугорка на самом краю водоёма. Выскочит из воды и, не отряхиваясь, вся мокрая, лезет на бугорок. Следом за ней целый ручей бежит и тут же стынет, а она опять то в воду, то на бугорок, и так до тех пор, пока из бугорка не получилась ледяная горка. С этой горки Ная и каталась. Ляжет на живот или на спинку и в воду съедет. Даже смотреть на неё холодно. Мороз, нос из воротника не высунешь, а ей хоть бы что: как летом, купается. Шерсть у неё была блестящая и такая гладкая да густая, что даже не промокала. Выскочит Ная из воды, отряхнётся — и опять сухая.
