Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией - [9]
От Кагосимы фрегат «Память Азова» направился к северу через пролив Симоносеки и бросил якорь в Кобэ. Пассажиры объехали порт под радостные возгласы «Долгие лета наследному принцу!», которые выкрикивали студенты, выстроившиеся вдоль улиц, и затем на поезде отправились в старую столицу Киото>{45}, Николай, который всегда был энтузиастом местных обычаев, отказался от приготовленных ему комнат в западном стиле и попросил поселить его в японском жилище. Как и в Сиаме, великий князь наслаждался истинно азиатской обстановкой: «Меня приятно поразило полное отсутствие европейцев — одни японцы и японки и больше никого»>{46}. Особенно он ценил последних: он был совершенно очарован гейшами, которые танцевали для него в чайных домах Киото>{47}.[5] До этого дня цесаревич хорошо проводил время: «Вообще мы все были в таком восхищении от японцев, их приемов и всех их изделий и производств, что другие страны, которые мы раньше видели, были совершенно забыты»>{48}.
На следующий понедельник, 29 апреля, Николай совершил короткую поездку в близлежащий город Оцу. Вот там-то один из полицейских, стоявших в ограждении, вдруг выскочил вперед, сделал неожиданный выпад и ударил цесаревича, ехавшего на рикше, мечом по голове. Лезвие проникло неглубоко, и прежде чем несостоявшийся убийца успел повторить попытку, он был сбит с ног рикшами. Великого князя срочно доставили в Киото на специальном поезде, где его осмотрели хирурги русской эскадры, которые наложили на рану швы. Ранение оказалось неглубоким, и великий князь быстро поправился>{49}.
В целом Николай легко отнесся к этому происшествию. Более всего его смущали публичные выражения сожалений о случившемся. Он также беспокоился, что причиняет неудобства хозяевам>{50}. Однако в Петербурге родители наследника были встревожены. Александр немедленно приказал своему сыну сократить путешествие и вернуться на борт фрегата «Память Азова»>{51}. Тем не менее дипломатические последствия происшествия были незначительными. Дмитрий Шевич, российский посол в Японии, с готовностью принял официальные объяснения, что нападавший был одиноким фанатиком-патриотом, и был доволен стараниями японского правительства уладить инцидент, а царь поспешил заверить Токио, что не будет предпринимать никаких репрессивных мер>{52}. Что касается самого Николая, то он не держал обиды на японцев. «Странно сказать, но Япония так же нравится мне и теперь, как раньше, и случай со мной 29 апреля не оставил во мне никакого неприятного чувства; мне противен только полицейский мундир!» — писал он своей матери, покидая страну>{53}. Четырнадцать лет спустя, во второй год своего царствования, Николай рассказывал гостю из Германии: «Вообще, я питаю сильное расположение к японцам, несмотря на рану, след от которой до сих пор ношу». Показывая шрам на своем лбу, царь добавил: «Это работа одного фанатика»>{54}. Он хорошо понимал, что покушения на политические убийства не являются исключительно японской традицией.
В середине мая великий князь вернулся на русскую землю, в недавно основанный тихоокеанский порт Владивосток. Впервые столь знатная персона посетила форпост на Дальнем Востоке, и местные жители воспользовались присутствием великого князя, чтобы провести ряд общественных мероприятий, таких как открытие памятника и начало строительства нового сухого дока. Наиболее важная церемония прошла 19 мая, когда Николай собственноручно высыпал тачку земли, символически начав строительство восточной части Транссибирской железной дороги. Всего несколько месяцев назад Александр III объявил о начале этого грандиозного 8000-километрового проекта. Несмотря на хорошую стратегическую и экономическую обоснованность, у этого плана были сильные оппоненты внутри имперской администрации. Привлечение наследника подчеркивало решимость царя осуществить план до конца>{55}. Александр писал в рескрипте сыну: «Знаменательное участие Ваше в начинании предпринимаемого мною сего истинно народного дела да послужит новым свидетельством душевного моего стремления облегчить сношения Сибири с прочими частями империи и тем явить сему краю, близкому моему сердцу, живейшее мое попечение о мирном его преуспеянии»>{56}.
Пробыв во Владивостоке немногим более недели, Николай отправился назад в Петербург. Он неспешно продвигался по Сибири, останавливаясь в таких городах, как Благовещенск, Иркутск, Омск, где произвел смотр местных казачьих полков и принимал делегации бурят, киргизов и представителей других национальностей, которые желали продемонстрировать верность своему будущему правителю>{57}. Великий князь, несомненно, благоговел перед азиатскими просторами, которые ему предстояло унаследовать. В письме к Сандро, написанном вскоре после возвращения, он с трудом сдерживает восхищение тем, что он увидел за эти последние месяцы:
