Навсегда - [13]

И дальше польки и кадрили

Ей не пробиться никогда.

Сейчас свою поймешь ты косность.

Смотри — она в таких руках,

Что будет несомненный космос

И неопровержимый Бах.

Тут не бренчанье балагура…

Твои глаза изумлены:

— Да тут рояль. Клавиатура!..

— Та самая, что в три струны.

Ты в руки взял: совсем неплохо…

Заглядываешь, что внутри…

Считаешь — нет ли тут подвоха…

Элементарно: только три.

Считай, но все-таки смекай-ка

Своим заносчивым умом,

Не сколько струн на балалайке,

А сколько струн в тебе самом.

БЕРЕГИТЕ «СИНЮЮ ПТИЦУ»

Как хочется к истоку возвратиться…

К истоку чувства путь совсем простой:

И я иду на встречу с «Синей птицей».

— В который раз?.. — вы спросите.

                                    — В шестой!

В шестой! Но как на первое свиданье,

Как будто повторений в жизни нет.

О, эта первозданность ожиданья!

Притихли дети. В зале гаснет свет…

Сейчас начнется!.. Но едва в кроватках

Проснувшись, прыгнули Титиль, Митиль,

Как пыль, взлетев, все съела без остатка.

Лежалая, не сказочная пыль.

И сник сосед мой. Чем же оправдаться

За причиненное мальчишке зло?..

Убийственное слово: «Декорация!»

Мне было страшно слышать от него.

«Идет французский фильм…»

Идет французский фильм. Смотри не опоздай.

В Москве тбилисский гость. Ты и его проведай.

Прощается Апрель. Сулит премьеры Май.

Спеши. И каждый день считай своей победой.

Я фильмы прозевал. Я медленней живу.

Коротких встреч с тобой, листаю я страницы.

Тебе не до меня. Бреду через Москву

И верю: о тебе опять мне сон приснится.

Ты дома, иль в гостях, иль снова входишь в зал,

Где через пять минут угаснут искры люстры.

…А то, что я вчера тебе не досказал,—

Ведь это только жизнь… а ты живешь искусством.

Но будет час, когда сквозь призрачный экран,

Сквозь зыбкость миражей изображенной страсти

Проступят раны строк, проступят строки ран.

Последней в этот раз ты не досмотришь части.

И осенит тебя: «Помилуй и спаси!..»

Но в страшный миг, когда такое произносят,

Троллейбусы полны и не найдешь такси.

Трамвай, хотя б трамвай!.. Но где-то черти носят!

Не новый вариант. Он был во все века.

— Что я наделала!.. — …И, если ехать прямо,

В ловушку попадешь наверняка:

Ворота раскрывает мелодрама.

…Но мы затормозим на всем скаку.

И смерть мою опередим минуты на три.

Не кайся. Не вгоняй себя в тоску.

Не суетись. Сиди себе в театре…

«Москва. Февральский вечер…»

Москва. Февральский вечер. В человеке

Раздумья поднимается волна.

Когда он видит, как играют греки,

Трагедией сближая времена.

Когда Электра требует возмездья

За боль, за кровь, за брата и отца —

Нет зала, нет!.. Лишь небо и созвездья…

Лишь небо, и созвездья, и сердца…

И вторит хор металлу заклинаний —

Эллады зов не смолкнет никогда.

И слышатся все голоса страданий:

И каждый стон, и каждая беда.

О МУЖЕСТВЕ

Вас упрекнут:

                — Вы слишком сентиментальны…

И вы тут же откажетесь

                от грусти и тоски.

Чтоб выглядеть сурово,

                но не печально.

Чтоб это получилось

                достойно, по-мужски.

Чтоб от осанки

                веяло волей и силой.

И под пристальным взглядом

               грядущих эпох,

Чтоб, как говорится,

               спаси и помилуй,

Не вырвался из груди

               нечаянный вздох.

Жизнь чувствам готовит

               ловушек бездну,

Жалобно

               сердце сжимает в тиски,

Но вы поклялись

               быть «абсолютно железным»,

Чтоб это получилось

               достойно, по-мужски.

Гибнут влюбленные,

               страдают дети —

Вы в театре.

               И чтоб ни в одном глазу!

Чтоб никто, никогда

               не заметил

Внезапно

               нахлынувшую слезу.

…А всегда ли в театре

               слеза бесполезна?

От нее не ржавеет

               мужества сталь…

И тот, кто в зрительном зале

               «абсолютно железный»,

Способен ли

               в жизни на подвиг?

                                    Едва ль…

«…И начал главный режиссер…»

…И начал главный режиссер — Опасно

В военных сценах сеять только страх…

А сам подумал: «Да, она прекрасна…

Недостижима, хоть и в двух шагах…»

Завлит сказал о том, что сцена казни

Запомнится сильней батальных сцен…

И понял вдруг: строга, а чем-то дразнит,

Вот хоть бы на день мне попалась в плен…

А режиссер второй спросил — Не слишком

Мы увлеклись приемами кино?..

И рассудил: «Ох, было бы не лишним

Жениться бы на ней давным-давно…»

Лишь ничего не говорил четвертый.

Не строил планов. Не искал побед.

Он был от восхищенья полумертвым.

Он просто погибал. Он был — поэт.

И женщина решила: — Недалекий,

Ты ищешь смерти?.. Так тому и быть!..

Ведь не считали римлянки жестоким —

Повергнутого до конца добить.

«Она сказала: «Что за цирк без риска?..»

Она сказала: «Что за цирк без риска?..

Тоска в благополучии таком».

Поверившую в жребий свой артистку

Работать с сеткой обязал местком.

Но то, что лишь опасностью чревато,

Рождает артистический задор,

Все то, чем раскалялся гладиатор,

Все то, чем заряжен тореадор,—

Все своего достигнет апогея,

Когда на риск имеешь ты права,

Здесь просто надо стать Хемингуэем,

Здесь не помогут громкие слова.

Вот натянули сетку. «Что ж, отныне

Изображать мне дерзости накал?..

Меня бы на смех поднял Паганини.

Он молнию из скрипки высекал».

Все высшее работает без сетки