Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - [78]
Спектр вариаций мозговых структур, которые дают одни лишь эти чисто генетические соображения, столь широк, что каждый человеческий мозг получается уникальным – он несравненно более индивидуален, чем, например, выражение лица или отпечатки пальцев. Разнообразие, необходимое эволюции для того, чтобы производить выбор, поставляется одним лишь фактом разной «полушарности» человека в таком обилии, что ради одного этого эволюция должна была бы сохранить такую конструкцию мозга.
…Таким – пусть построенным на сведенных вместе недоказанных пока гипотезах – мне виделся ответ на первый субботинский вопрос.
«Если взвешивать роль полушарной асимметрии на весах истории формирования человека, то придется пользоваться самыми большими гирями». Вот пример фразы, которая звучит и право– и левополушарно. С одной стороны, она заключает в себе метафору, то есть хотя и образ, но созданный работой абстрагирующей мысли. А с другой стороны, сама метафора эта – весы истории – построена на несловесном, образном понятии: весы несут в себе идею «больше – меньше», «выше– ниже», выраженную без помощи слов, в виде наглядного символа. Функциональная асимметрия мозга – это тоже весы, в которых одна чаша, поднимаясь, опускает тем самым другую. Ибо что еще представляет собой реципрокное взаимодействие полушарий?
И сразу возникает вопрос: так ли уж хороша организация мозга, при которой две его половины не могут дублировать друг друга в случае необходимости, вдобавок далеко не всегда помогают друг другу, а часто и просто противоборствуют? Уильям Росс Эшби, один из самых мудрых кибернетиков, на том же симпозиуме по самоорганизации, где Роджер Сперри усомнился в разумности зеркальной симметрии мозга, выдвинул тезис, что системы не бывают «хорошими» или «плохими» – они всегда хороши для чего-то. «Биолог обычно с гордостью указывает на совершенство специализированных органов – кишечника, сердца, кровеносных сосудов, – говорил Эшби. – Разве они не хороши? Хороши или нет, но несомненно, что мы имеем дело с высокой специализацией, ставшей возможной только из-за существования атмосферы на Земле; без нее нас непрерывно бомбардировали бы крошечные метеориты, любой из которых, пробив грудь, мог бы порвать большой кровеносный сосуд и убить нас. В таких условиях формой, наиболее приспособленной к выживанию, явилась бы протоплазма, которая может течь даже через сито, не теряя своих функций».
Устройство мозга хорошо в том смысле, что оно приспособлено к нашему миру. Мир этот реально населен такими вещами, как винтовая лестница, – попробуйте описать ее словами, не прибегая ни к жестам, ни к рисункам! Но в нем же с неменьшей реальностью существуют гений и злодейство, и тут, чтобы объяснить разницу между ними, едва ли достанет языка жестов, музыки или живописи. Раз так разнообразен мир, раз он требует постоянно менять тактику познания, то и механизмы, способные оперировать с разными ипостасями этого мира, разумно поместить отдельно один от другого. Ведь мозг, как говорил знаменитый биолог Альберт Сент-Дьерди, вовсе не предназначен для наслаждения чистым мышлением, он вообще не орган мышления, а орган выживания, как клыки или когти. Адаптация к окружающему миру – вот в чем роль и всего мозга в целом, и каждого его полушария.
Так отчего же мы так часто не даем ему играть эту роль? Зачем мы сплошь и рядом забиваем гвозди ртутным термометром? «Один из выводов, который следует из исследований специализации полушарий, таков: наша система образования и все современное общество в целом, с его очень сильным акцентом на все способы общения и ранним обучением чтению, письму и счету, несправедливо к целой половине человеческого мозга. Я имею в виду, конечно, несловесное, нематематическое полушарие, которое, как мы обнаружили, обладает своими собственными способами восприятия и оценки событий. Однако наша сегодняшняя школа уделяет возможностям этого полушария минимальное внимание по сравнению с тем, что расточается другому – левому, доминантному, речевому». Так пишет нобелевский лауреат Роджер Сперри о хорошо знакомой ему современной западной цивилизации, которая склонна не замечать различия не только между двумя половинами мозга, но вообще стремится относиться к людям как лишенным индивидуальности и потому удобным для машинной обработки элементам общества.
Но люди на самом деле весьма различны между собой.
Англичанка Сандра Уительсон попыталась понять, почему женщины в массе своей более способны к изучению языков, чем мужчины, но уступают им в тех профессиях, где требуется пространственное видение, умение соотнести между собой отдельные части механизмов. Она изучала поведение детей различного возраста, которым предлагалась одна и та же игра: надо в темноте ощупать некий предмет, а потом представить его себе зрительно. Идея эксперимента заключалась в том, что для ощупывания неизвестного предмета дети станут пользоваться той рукой, которая у них больше развита, то есть рукой, связанной с полушарием, контролирующим пространственное видение. Оказалось, что мальчики в значительно более раннем возрасте, чем девочки, начинают пользоваться преимущественно левой рукой. Следовательно, мозг их специализируется значительно раньше, чем мозг девочек: уже к шести годам функции полушарий у будущих мужчин четко разделяются, в то время как их сверстницы до тринадцати лет сохраняют пластичность мозга – оба полушария у них остаются универсальными, во всяком случае пространственным видением у них в равной мере управляют две половины мозга.
