Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - [23]

«Ничто в мире живого не имеет смысла вне рамок эволюции» – это самый общий закон жизни, и он всегда оказывался справедливым. Ножи эволюции действуют очень эффективно, они никогда не упускают возможность отсечь то, что оказалось несущественным для выживания вида. Поэтому мы вправе утверждать, что и наш человеческий язык, как и все другие людские изобретения, мог возникнуть и впоследствии развиться только при условии, что он служил неким жизненно важным интересам людей, а его изменения служили этим интересам еще лучше. Дело чести для эволюционных биологов дать точное математическое описание того, как естественный отбор вызвал возникновение человеческого языка из общения животных между собой. «Выживание сильнейших» в этом случае превратилось бы в «выживание яснейших», и именно так называлась статья в журнале «Nature», опубликованная 30 марта 2000 года. Она служила популярным изложением напечатанного в том же номере сугубо научного материала (его авторами были американские и английские ученые Мартин Новак, Джошуа Плоткин и Винсент Янсен), названного менее афористично: «Эволюция синтаксической коммуникации». Но это именно и есть тема нашего дальнейшего обсуждения.

Коммуникация в мире животных, то есть их общение между собой, основана на трех основных способах: либо это конечный репертуар сигналов (территориальные сигналы и предупреждение о приближении хищников), либо непрерывный длительный сигнал (танец пчелы), либо серия вариаций на определенную тему, организуемых случайным образом (соловьиное пение). Все эти типы коммуникации несинтаксические, то есть каждый сигнал относится к какой-то одной ситуации. Для каждого понятия, которое животное хочет передать другим, существует свой сигнал. Если нужно передать какие-либо новые понятия, то нужны дополнительные сигналы, а они рано или поздно неизбежно окажутся похожими на один из ранее существовавших, и различать эти два сигнала станет трудно. На каком-то этапе такой язык перестает быть удобным средством общения и становится далеко не «яснейшим».

Этот недостаток языка животных можно преодолеть, если ограничить число сигналов, но соединять их в последовательности так, чтобы каждому понятию соответствовал не отдельный сигнал, а последовательность таких сигналов. Такие последовательности мы называем «словами», а состоят они из «букв», каждая из которых есть звук, сигнал. Число букв ограничено – в русском языке их 33, а в английском, к примеру, 26. Соединение бессмысленных звуков, гласных и согласных, в значащие слова

С+Т+У+Д+Е+Н+Т = СТУДЕНТ

по законам фонетики есть универсальное свойство всех людских языков. Развитие таких языков с большей вероятностью шло в обществах, где людям было много что сказать друг другу, а это как раз и есть обязательное условие для формирования наших с вами разумных предков, которым необходимо было передать окружающим новые сведения, добытые ими, свой дорогой опыт, бесценный для выживания всего племени.

Это, однако, не конец истории (да и не забудем, что феномен языка как такового не есть цель нашего анализа). Нам надо вернуться к проблеме языка науки и языка обыденного. Поэтому продолжим.

Некоторые виды приматов и дельфинов произносят нечто, напоминающее слова. Но слова сами по себе еще не язык. И хотя, как учит Библия, вначале было Слово, человеческий язык не состоит из «слов единых». Уникальность человеческого языка может быть уподоблена разве что особости хобота слона. Наш язык так же отличается от способа общения животных, как слоновий хобот от носов других зверей. Хобот состоит из 6000 отдельных мышц и способен выполнять огромное количество операций. Эволюция снабдила нас не менее мощным орудием, своего рода коммуникационным хоботом, это синтаксис нашего языка, устройство, неведомое даже высшим животным.

Представим себе группу людей, которые передают друг другу сведения о событиях, происходящих в окружающем их мире. События представляют собой комбинации объектов, мест, времен и действий:

СТУДЕНТЫ и ПРЕПОДАВАТЕЛЬ

в АУДИТОРИИ НОМЕР ТАКОЙ-ТО

ВСТРЕЧАЮТСЯ в ТАКОЕ-ТО ВРЕМЯ.

Для упрощения предположим, что каждое событие состоит лишь из одного объекта и одного действия:

ПРЕПОДАВАТЕЛЬ ГОВОРИТ,

СТУДЕНТЫ СЛУШАЮТ.

При несинтаксической коммуникации слова используются для описания событий, при синтаксической же они служат для описания объектов (это имена существительные) и действий (это глаголы). То есть вместо того, чтобы сопоставлять каждое слово каждому отдельному событию, можно связывать каждое слово с отдельным компонентом этого события, а затем соединять слова таким образом, что роль каждого из них определяется правилами этого связывания. Теперь нам не надо запоминать для каждого события свое слово, и это при большом числе событий чрезвычайно упрощает обучение языку.

Но синтаксис не дается даром, он имеет свою цену: необходимость соблюдать порядок слов (в английском) или пользоваться падежными окончаниями (в русском). «Петя любит Катю» сосем не то же самое, что «Катя любит Петю», и эта разница может стать трагедией всей жизни Пети или Кати. Преимущества, даваемые синтаксисом, перекрывают цену, которую приходится платить за него, только в том случае, если число событий, о которых стоит сообщать друг другу, превышает некоторую граничную величину. Наиболее вероятно, что этот «синтаксический рубеж» будет преодолен в среде, имеющей комбинаторную структуру, то есть где коммуникаторам встречается множество действующих лиц (СТУДЕНТЫ, ПРЕПОДАВАТЕЛИ, ДЕТИ, СОБАКИ, КОШКИ), вступающих во множество взаимодействий (ГОВОРЯТ, СЛУШАЮТ, СПЯТ, ИГРАЮТ, ПИШУТ, ЛЮБЯТ, НЕНАВИДЯТ). В таком мире число слов, которые коммуникаторы должны выучить в случае синтаксического языка, равно