Научная фантастика - [6]

— Ну-ка, повторите, — произнес я. — Только потише, а то порвете мне барабанные перепонки.

Тот же нервный диспетчерский голос повторил почти дословно все сказанное: он и впрямь звучал тише. Я задохнулся:

— Но ведь я… Неужели это правда…

В голосе прозвучала ярость:

— Правда! Почему вы не прекращаете свой нелепый эксперимент? Мы же вернули вам Тюнина, вы что — не поняли нашего жеста? Вы ведь не так глупы.

Но я тут же задал глупый вопрос:

— Откуда вам известно мое имя?

— Из архива вашего института.

Я онемел еще на десять драгоценных секунд. Мне с убийственным великодушием предложили:

— Можете спрашивать. — Будто разрешили высказать последнее желание, на которое имеет право приговоренный к смерти, судя по старинным романам.

— Почему я ничего не вижу?

— Потому что вы решили вернуться.

— Значит, вы не разрешаете мне смотреть! — заорал я как истерик. — Где я нахожусь? Почему не могу…

— В карантинной капсуле. Мы вас не обеззаразили, а ваши вирусы для нас не безопасны. Мы направляемся к трансляторам. Старт через семь минут.

Я завопил:

— Хочу остаться!

Но мне ответили более чем строго:

— Вы уже сделали выбор.

Я старался что-нибудь быстро сообразить в этой абсурдной обстановке. Сто сценариев разработали наши дураки-теоретики, сто сценариев встречи с будущим, но такого я не читал. Все они были розовые, а этот — непроницаемо черен. Ко мне вернулось самообладание, как всегда бывает перед лицом неотвратимой опасности:

— Раз у вас есть наш архив, значит, вы знаете, что произошло. Зачем же вы тогда издеваетесь…

— Мы не издеваемся. Мы не позволяем себе насиловать волю человека.

— Но Тюнина вы вернули, не спрашивая! Он, между прочим, умер…

— Мы не сразу его нашли. В архиве указан час вылета, но мы тогда не знали, где именно его ждать. Животные встречаются во многих местах… — голос прервался, — то ли боялся проговориться, то ли не хотел отнимать у меня время.

— Он видел каких-то львов, — сказал я спокойнее, соображая, как извлечь побольше информации, но в моем мозгу скопилось такое множество вопросов, что я никак не мог распределить их по важности.

— Место, где вы приземлились, — заповедник.

— Но раз в архиве… значит, там должен быть и этот наш разговор, потому что я…

Они не успели подтвердить, что читали даже вот эти мои воспоминания, а я онемел еще на несколько драгоценных секунд от чудовищного прозрения: сейчас разыгрывается сцена, которая уже состоялась, и все, что я говорю, давно лежит где-то в архиве! Такое смещение времени может свести с ума даже крепкого человека. Хорошо еще, что нужно время, чтобы сойти с ума.

— Крейтон погиб?

— Он остался по собственному желанию. Жив, здоров.

Я выругался — как ругались в моем далеком прошлом:

— Пусть катится к черту, так ему и скажите!

— Четыре минуты!

— И вас к черту! — заорал я, но тут же опомнился.

— Раз у вас есть трансляторы и, наверное, лучше наших, почему вы не летите к нам, почему даете нам погибать…

В голосе впервые появилось тепло, которое быстро улетучилось, растворилось в смешке.

— Это не интересно. Ведь вы оставили нам полную документацию о своем времени. Кроме того, не хочется лишать хлеба ваших ясновидцев и астрологов.

— Но зачем… — вопросы хлынули из меня лавиной. — Что вы посовет… Ведь все равно открытие нельзя закрыть, будем продол… А как вы используете… или вы только разыгрываете меня… Откройте свое лицо, я хочу вас видеть!

Чтобы сэкономить время, я говорил скоропалительно, не договаривая слов. Ответ был все так же краток и неумолим:

— Каждый наш совет был бы вмешательством. Вы сами решите, что вам делать с транслятором.

Я вслушался — голос как голос, сто лет не так уж много, чтобы появилась заметная разница в выговоре.

— Вы, наверное, уже знаете…

— Знаем. Не теряйте времени, Иванов!

— Хочу поговорить с Крейтоном! — мне хотелось убедиться, что этот абсурдный разговор мне не снится.

— Это будет стоить вам еще десяти лет.

— Он не хочет вернуться?

— Это уже невозможно. К вам прибудет рассыпавшийся в прах скелет.

Я в душе помирился с Крейтоном, — значит, опомнился, — и мой мозг тут же схитрил:

— Что же отражается на субъективном времени, пребывание в будущем или только возвращение? Какова их зависимость?

Но перехитрить мне никого не удалось:

— Это вы откроете сами.

Теряя силы, я прохрипел:

— Скажите, что я могу передать…

— Не делайте глупостей, мы страдаем от них больше вас самих.

— Вы очень любезны! — я задыхался от внезапно накатившей злобы. — Благодарю за сердечную…

Меня равнодушно прервали:

— Не сердитесь за правду, Иванов, человеку вашей профессии это не к лицу. Перебрасываем вас на старт. Следуйте командам автомата.

Даже „прощай!“ не сказали! Какая-то сила понесла меня вверх, налево, направо, вытряхнула из гроба. Перед глазами запрыгали огоньки, по-моему, просто от злобы и от качки после долгой неподвижности. Послышался другой голос. Его резонирующий металлический тембр напоминал автоматов, которые командуют стартами и у нас. Я подчинялся тоже автоматически, по долголетнему навыку. Да и к чему беспокоиться? Раз воспоминания мои уже написаны, значит, я вернусь живым. А если бы я остался?

Но этот вопрос я задал себе позже. Он мне и в голову не приходил, даже тогда, когда я заорал, что хочу остаться. И не только из-за грубого обращения, хотя держались они так, что само желание остаться гасло. Я — не Крейтон, легкомысленный сопляк, из-за которого пришлось заплатить двумя годами жизни за каждый вопрос. И за каждый ответ, который, в сущности, никакой не ответ, потому что мы все это знаем и сами.