Научная фантастика - [14]

— Хочешь, поговорим?

— Предпочитаю молчать, но если ты решил непременно поговорить…

— Решил, Антония. На этот раз я решил непременно поговорить. Мне нужно рассказать тебе ужасно много невероятных вещей. Даже боязно начинать. Я непрерывно слежу за Мортилией.

— Я заметила. Почему, Альфред?

— Я слежу за ее поведением, жестами, за всем. Это очень меня мучает, Антония. Знаю, что это ненормально. В последнее время она тоже это заметила и смотрит на меня с укоризной, будто хочет сказать: оставь меня, папочка, в покое! Я приезжаю сюда отдохнуть, а ты ходишь за мной по пятам, как детектив.

— Зачем же ты это делаешь?

— Обещай, что не будешь смеяться. Может, это и в самом деле плод больного воображения. Ничего удивительного, сама знаешь, что я не вполне нормален после той истории с чудовищем… Слушай, Антония, я знал Мортилию еще до ее рождения!

— Это глупость, Альфред!

— Может, и глупость, но я в самом деле знал Мортилию еще до того, как она появилась на свет. Знаю, как она поступит в каждую следующую минуту, что она сделает и почему. Знаю каждое ее слово, каждое ее движение. Откуда мне все это знать, Антония?

— Тебе просто кажется. Мы называем это галлюцинативной ретроскопией.

— Называйте, как хотите, но для меня Мортилия — частица моего прошлого. Моего прошлого в Гринфилде. Я знаю о ней много такого, чего не должен бы знать. Втайне от меня вы переписываетесь, так ведь, Антония?

— Нет ничего удивительного в том, что мать и дочь переписываются.

— В одном письме она тебе написала, что у нее есть друг, так ведь, Антония?

— Да, Альфред. Ей уже пора — как-никак восемнадцать лет.

— И этот друг — банковский служащий, так, Антония?

— Да, Альфред. У банковских служащих приличное положение в обществе и высокие оклады. Не вижу в этом ничего плохого.

— И этого чиновника зовут Гарольд, не так ли?

— Да, да! Но читать чужие письма некрасиво!

— Весь ужас в том, Антония, что я ничего не читал… У этого банковского служащего будет странное хобби — мастерить спичечные дворцы. Он умрет в сорокалетием возрасте. Рано облысеет, будет страдать диабетом, потом сопьется и в сорок лет умрет.

— Это все твои выдумки!

— Не выдумки, и это самое страшное. Все это уже было, однажды, давно, совсем в иные времена. Все это было, я знаю, видел собственными глазами, а теперь повторяется, странным образом повторяется.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты помнишь, мы говорили как-то об одной фотографии — моя мать это или Мортилия. Спор был излишним, Антония. Это и мама, и Мортилия. Просто мама и Мортилия — одно и то же. В том-то и ужас, Антония, — что совершенно одно и то же. Мама родила меня, а потом случилось обратное. Понимаешь, я произвел на свет собственную мать. Пусть это даже галлюцинативная как ее там… не интересуют меня твои науки. Я произвел на свет свою мать — вот и все.

Конечно, господин Секретарь, я мог бы умолчать обо всем этом. В конце концов, что мне за дело до судеб человечества? Кто я такой, чтобы брать на себя непосильную участь Спасителя? И может ли вообще один человек носить в себе будущую драму всех людей?

Да и заслуживает ли это человечество чего-то иного? Достойна ли эта метаболирующая и репродуцирующая масса другой участи? Если я ее обвиняю, значит, я могу и осудить, приговорить, не так ли?

Я не герой, господин Секретарь. Не рожден быть героем. Герой имеет право на жест, на громкие слова и красивую смерть. А я — Альфред Медухов, пилот первого класса. И это все. Даже они, господин Секретарь, поняли, что я — ничто.

Но так уж случилось, что именно я оказался их мишенью.

Господин Секретарь, приходилось ли Вам в детстве травить мышей? Это очень просто: ловите одну мышь, посыпаете ее ядом, а потом отпускаете, и мышь бежит себе в норку. Об остальных можно не беспокоиться. Так поступили они со мной. Так мог поступить и я со всеми вами.

Я жил незаметно, то есть хотел жить незаметно, но события сделали меня героем. Это ужасно: события силой навязывают тебе величие! Фортуне угодно, чтобы ты стал Мессией! Бог хочет твоего распятия ради искупления чужих грехов! И даже великая Природа рассчитывает только на тебя! То есть на меня, Альфреда Медухова. Как мне быть, посоветуйте, господин Секретарь!

Повторяю — я никого не виню. Так уж сложились обстоятельства, они выше нас, не зависят от нас. Они — как Время и Вселенная. Может, они нам и не нравятся, но мы обязаны их принять, потому что они вне нашей власти. Вот что я хотел вам сказать, господин Секретарь: человечество должно понять, что есть вещи, которые превыше его.

А вообще-то у вас вряд ли будут отнимать время на проблему Альфреда Медухова. Нет смысла.

С уважением, Альфред Медухов“.

Казалось, еще совсем недавно ты была маленькой, Мортилия, а уже наливаешься, чтобы дать плод. Твой Гарольд неспокоен и нервен, то и дело касается твоего живота… Это чудо, Мортилия, которое не постичь ни одному мужчине на свете. Сначала живот просто растет. Потом…

Ужасные, невыносимо долгие неспокойные ночи я провожу рядом с тобой, моя синичка. Ты спишь блаженным сном, одеяло немного вздуто посредине, а под ним… Ты дышишь спокойно, равномерно, так и должно быть — ведь тому, что внутри, нужен сон и воздух, спокойный сон и равномерное поступление воздуха. Оно спит, Мортилия, но еще не видит снов. Господи, какие глупости я болтаю! Какие там сны, если у него — ни воспоминаний, ни представлений…