Натюрморт с удилами - [24]
Терборх создал собственный тип портрета, принципиально отличающийся от портретов Хальса, Рембрандта и других мастеров той эпохи, всякий раз помечаемый недоступной для подделки печатью своей фирмы. Он стремился к почти полному ограничению художественных средств, заменял игру цветов широкой гаммой серого цвета, создавал компактную статичную форму. Он изображал модель чаще всего стоящей во весь рост на фоне темной стены. Герой бывает одет в толстый шерстяной плащ-пелерину, свободно ниспадающую с плеч, сюртук, достигающие колен брюки, жемчужно-серые чулки и украшенные пряжкой изысканные полуботинки — из которых правый выдвигается вперед, а левый располагается параллельно нижней раме. Это придавало модели даже с выдающейся тушей почти танцевальное изящество. В целом подобную композицию можно сравнить с веретеном или комбинацией из двух конусов, соединенных основаниями.
Из сказанного можно сделать вывод, что Терборх был мастером рисунка, по неведомой причине пользующимся масляной краской. Фон картины «Портрет мужчины» в Лувре, если смотреть на него издалека, обладает глухим тоном noir d’ivoire[16]. При близком разглядывании становятся заметными нерегулярные полосы глубоких, сочных коричневых тонов. Фон при этом приобретает разнообразие и звучность.
За малым исключением модели, портреты которых писал Терборх, обращены лицом к зрителю и находятся в пустом пространстве без дверей, окон и иных предметов; лишь изредка появляются обычные стул и стол, а света бывает ровно столько, сколько нужно, чтобы показать лицо, руки и белые аксессуары одежды.
Кто же заказывал эти лишенные эффектов полотна? Известно, что голландцы любили вещи — земную награду за трудолюбие и бережливость. Судовладелец заказывал свой портрет на фоне окна, через которое были видны все его корабли. Габриель Метсю изображает пышного толстяка, развалившегося в кресле, в окружении его жены, детей, слуг и картин; открытые двери с каменным порталом ведут к следующему великолепному интерьеру. К такому хвастовству с презрением относились регенты и патриции — клиенты Терборха. На его картинах они находили себя без регалий и доказательств зажиточности. Мастер изобразил их скромными, но прочно стоящими на земле, объединяя в этих изображениях интимность и монументализм, свободу и пафос, праздничное и повседневное. Таковы были эти — сохранившиеся до наших дней — чрезвычайно консервативные представители кальвинистских достоинств эпохи первоначального накопления капитала.
Жанровые картины Терборха не выходят за привычный круг тем голландской живописи — это военные сцены; матери, причесывающие своих детей; несколько музыкантов, концертирующих в изысканном помещении; музицирующие кавалер и дама, — однако почти всегда в них имеется элемент дистанции, иронии, тактично скрываемой двузначности. Вот перед нами Кассель, очень достойный музей, а в нем картина Терборха, представляющая одинокую женщину, играющую на лютне. Наверняка это Геенна, любимая сестра и модель Герарда, незамужняя талантливая женщина, выпуклый лоб и вздернутый носик которой встречаются на многих картинах мастера. Музыкальный дуэт мужчины и дамы, как правило, означал прелюдию к любовной игре, а что означает этот портрет одинокой женщины, одетой в белое платье и в переливающуюся золотом атласную курточку, подбитую белым мехом? В ее искусно заколотых светлых волосах видны четыре короткие ленты цвета киновари. Художник запечатлел момент нерешительности, беспокойства — женщина наклонилась вперед со взглядом, устремленным на партитуру, как если бы она искала потерявшуюся ноту или аккорд посреди других нот. И мы не знаем, для кого играет эта дама, — плач ли это по ушедшему другу или манящая соловьиная трель.
Терборх был особенным колористом. Он избегает того, что мы называем созданием формы с помощью цвета. В его сдержанных картинах преобладают приглушенные коричневые и охристые тона и серый цвет; на этом фоне внезапно вспыхивают платья либо цвета ультрамарина, либо сияющие желтизной или алой киноварью.
XVII век был веком эпистолярного жанра. Почта тогда функционировала почти так же хорошо, как во времена Рима; многие голландцы плавали по морям или жили в колониях, литературный уровень средних слоев был высоким, так что существовали все условия для оживленной корреспонденции. Для тех, кто не умел искусно выражать свои чувства в словах, издавались различные учебные пособия. Справочник «Le secretaire à la mode»[17], автором которого был Жан Пюже де ла Серра, печатался в Амстердаме и к середине века насчитывал уже девятнадцать изданий. Для этого справочника было характерно явное разделение ролей: мужчинам позволено было демонстрировать в письмах бурю чувств и глубь меланхолии, а дамы очаровывали успокоительной озерной глубиной.
Он: «С момента Вашего отъезда я веду жизнь весьма печальную. Признаюсь, что, утратив аппетит и покой, я целые дни провожу без пищи, а ночи без сна». Она: «Если бы только я могла загладить страдания, причиненные моим отсутствием, то Вы бы увидели меня вместо этого письма. Но я нахожусь под опекой отца и матери, и мне недостает свободы, чтобы Вам писать». За этим следуют слова утешения и завуалированная надежда на встречу.
Збигнев Херберт (1924–1988) — один из крупнейших польских поэтов второй половины XX века, драматург, эссеист. «Варвар в саду» — первая книга своеобразной трилогии, посвященной средиземноморской европейской культуре, увиденной глазами восточноевропейского интеллектуала. Книга переведена практически на все европейские языки, и критики сравнивали ее по эстетической и культурологической значимости с эссеистикой Хорхе Луиса Борхеса.На русском языке проза Збигнева Херберта публикуется впервые.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.