Натюрморт с удилами - [25]

В голландской живописи мотив писем был чрезвычайно популярным. С формальной точки зрения это попросту портреты — всегда лиц женского пола, девушек или женщин, которые пишут либо читают слова, написанные на листке бумаги. Для нас в этом нет ничего особенного — подумаешь, монодрама, исполняемая той же самой актрисой с применением того же самого реквизита. Но для голландцев XVII века такого рода живопись была особенно волнующей, ведь листок бумаги не был предметом эмоционально нейтральным, как бокал или моток ниток Обычно изображенные на портретах женщины пишут или получают письма любовные. Стало быть, мы видим интимную сцену, без спроса вторгаемся в диалог женщины с кем-то неизвестным, хотя нам и не дано узнать ее упреков, жалоб и признаний. Слова, рожденные в одиночестве, прочитанные в тишине, замыкаются, словно печатью, торжественным молчанием картины.

Терборх изображает «Молодую даму, пишущую письмо» (Гаага) на фоне темно-красных занавесей над кроватью, сколотых наподобие шатра. На столе беспорядочно разбросаны несколько чернильниц, стопка бумаги, рядом словно бы в спешке сдвинутый пестрый ковер с кирпично-коричневым, жемчужно-серым и голубым узором. Девушка, показанная в профиль, одета в кафтанчик живого ярко-оранжевого цвета. Посреди беспокойства предметов и цветов ее лицо не выражает никаких эмоций. Она скорее похожа на ученицу, старательно выполняющую урок Также и «Дама, читающая письмо» в музее Метрополитен, пребывающая в глубоком трауре, одета во все черное, и даже на ее светлые волосы наброшен черный кружевной платок; у нее молодое прекрасное алебастровое лицо без тени грусти, без следа угрызений. Она читает письмо (возможно, предложение замужества, ведь вдовы высоко ценились на голландском матримониальном рынке) с трезвой деловитостью нотариуса.

Иногда, впрочем, Терборх снисходит к нашему любопытству и грешной привычке подглядывать. «Читающая письмо» в лондонской галерее Уоллас не скрывает своих чувств. Поглощенная чтением письма, она улыбается листку бумаги в своей руке, от которого исходят тепло и свет. Лицо ее исполнено нежности, как если бы в этом письме были все давно ожидаемые слова и клятвы. В мюнхенской Старой пинакотеке находится еще одна картина Терборха — ее сюжет расписан по ролям. В комнате только что появился военный курьер в длинном коричневом плаще, украшенном черными полосами, — прекрасное сопоставление цветов в духе Брака^{65}, — с горном за плечами; здесь же хозяйка в белом чепчике на голове, как видно, оторванная от утреннего туалета, и еще служанка, которая взирает на эту сцену с неописуемым удивлением. Курьер держит в протянутой руке письмо, на лице хозяйки дома рисуется холодное презрение, она скрестила на груди руки в патетическом жесте, означающем отказ, возмущение, окончательный разрыв отношений. Это волновало бы до слез, если бы не ее туалет: трудно играть героиню в утреннем одеянии, — Пенелопу в салопе.

«Отцовское внушение», находящееся в берлинском музее Далем — моя любимая картина Терборха, так сказать, наиболее полное его воплощение, находящееся на вершине художественных возможностей. Отгороженная часть богатой комнаты (концепция ограниченного пространства заставляет вспомнить о драмах Ибсена и натуралистах XIX века). На глубоком коричневом фоне виднеется занавешенная кровать с балдахином и гардина матово-красного цвета, опускающаяся перпендикулярно, как занавес; такой же цвет, только постепенно увеличивающий интенсивность, делающийся более насыщенным, повторяется в скатерти на столе и в обивке стула. В комнате трое. Один из них — молодой военный, изображенный в профиль, его кожаная куртка и брюки написаны светлой, теплой охрой. В левой руке, опирающейся о колено, он держит шляпу, украшенную сказочными перьями, а у правой, поднятой на высоту лица, большой и указательный палец соприкасаются. Этим жестом мужчина будто желает подчеркнуть вес и значимость произносимых им слов. Прямо перед зрителем сидит женщина в черном одеянии, безотрывно глядящая на рюмку с вином. И, наконец, слева — героиня картины, стоящая к нам спиной: высокая, худая, являющая собой драгоценность. Терборх одевает ее с господской роскошью. Светлые волосы, зачесанные кверху, скреплены черной тесьмой и открывают прекрасную шею; черный широкий бархатный воротник имеет форму шали; у высоко подпоясанного платья рукава с буфами, а с высокого стана стекает волнистый атлас серебристого цвета, образующий небольшой шлейф. Терборх, так сдержанно писавший серо-черные портреты, здесь, в «Отцовском внушении», проводит мастер-класс колорита, причем в трудных хроматических сочетаниях красного, черного и белого — матовый, приглушенный красный цвет занавеси, глубокая чернь воротника модели и легкая, ослепительная, радостная белизна ее платья. Всякий раз, когда я стараюсь воспроизвести в памяти эту картину Терборха, я закрываю глаза и вижу прежде всего героиню этой сцены — «отвернувшуюся красавицу», которая рассеивает тьму, подобно свече в драгоценном подсвечнике, в то время как прочие лица, предметы и детали остаются неясными, смазанными и колеблющимися.