Натюрморт с удилами - [22]
Как водится, такой молодой и подающий надежды художник должен был остепениться, открыть свою мастерскую, принять учеников, завести семью. Терборх Младший предпочитает путешествовать. Его странствия впечатляют размахом — Англия, Италия, Испания (там он, вероятно, написал портрет Филиппа IV>{62}), Франция, Фландрия и Германия. Ближе к сорока годам он по зрелом размышлении женится и поселяется в небольшом северном городке Девентере. Там, вдали от художественных центров, проживает в мире и согласии клан Терборхов, члены которого окружают художника уважением и любовью, поскольку он был не только известным мастером, но, что еще важнее, занимал пост городского советника.
Вершиной его художественной карьеры был выезд в Мюнстер в составе голландской делегации на переговоры с Испанией, закончившиеся подписанием в 1648 году мирного договора, который положил конец восьмидесятилетней войне>{63}. Значение этого события трудно переоценить. И Терборх запечатлел в своей картине торжественный момент принесения присяги после достигнутого соглашения.
Это очень своеобразное произведение, написанное на доске размером 45x58 сантиметров. На этом малом пространстве художник разместил пятьдесят или, как утверждают некоторые научные источники, даже семьдесят фигур секретарей, чиновников высокого ранга, поверенных в делах и дипломатов, не забыв при этом и себя. В целом картина производит впечатление чрезвычайно монотонной, представляющей группу людей, застывших в похожих позах, а художник, отдавая себе в этом отчет, старается вдохнуть в нее немного жизни, показывая одни лица в профиль, а другие en face, а также с десяток рук, несмело поднятых в жесте принесения присяги. Что касается колорита, то и в этом смысле картина была мало привлекательной. С правой стороны стоит мужчина в ярко-красной пелерине, с левой — молодой человек в золотистой чешуе парадного убранства, напоминающий насекомое. Посредине — стол, накрытый зеленой, переходящей в чернь тканью, а на нем Библия цвета киновари. Через окно проникают лучи света, льющиеся лениво и без блеска. Картина всегда производила на меня впечатление церемонии торжественного открытия Всемирного конгресса насекомых. Думаю, что некоторые виды мне бы удалось определить.
Я вполне понимаю, что мои слова отдают святотатством, поскольку, по общему мнению, «Заключение мира в Мюнстере» — это шедевр. В лицах дипломатов (каждое размером с ноготок) ухитрялись видеть даже борьбу противоположных чувств — страха и надежды, радости и уныния. Я попросту считаю, что это не лучшая картина Терборха, но зато она дает весьма характерный пример своеобразия голландской живописи. Любой ученик Рубенса, Веласкеса либо итальянских мастеров развил бы эту сцену, наполнил бы ее движением, кипением, красками, пафосом, гиперболой (все ведь следует преувеличить и разукрасить), а свободное место под крышей заполнил бы античными богами или архангелами, трубящими в трубы. Терборх пишет свое историческое произведение без пафоса, естественно, как если бы это было жанровое полотно, которое легче представить себе на стене мещанской комнаты с камином, чем в парадном зале ратуши. Это картина-протокол, и благодаря ей мы знаем теперь, как было на самом деле. И только в одном мастер оказался фантастом с неудержимым воображением: он запросил за свою картину такую чудовищную цену, что до конца жизни так и не нашел на нее покупателя.
Похоже, некоторое время Терборх питал иллюзию, будто можно писать прибыльные групповые портреты. Вскоре после «Заключения мира…» создается «Семья на фоне пейзажа», и эта картина вызывает внезапный прилив теплого настроения, заставляя вспомнить другое полотно, возникшее три века спустя, «Артиллеристов» Анри Руссо>{64} («Таможенника»), Усатые солдаты, будто бы позирующие для памятного снимка, похожие друг на друга как две капли воды, как две пуговицы мундира; за ними чудовищно длинный ствол пушки, отлитой как будто и не из металла, а из тяжкого сна. У Терборха кучка стариков, взрослых мужчин, молодежи и детей изображена на фоне сочной зелени рощи — черная, чужеродная, торжественно неподвижная, словно семейство грибов.
Герард Терборх. Заключение мира в Мюнстере.
Когда я гляжу на картины Терборха, меня не покидает впечатление, что это произведения двух гармонично сотрудничающих братьев — художника и миниатюриста. Рисунок фигур, возникающих из мрака, неизменно точен; удары кистью короткие; движение руки осторожное, медленное, спокойное, без размашистости. Это попытка рассказа о мире, представленного в черно-жемчужно-серой тональности.
Терборх пробыл в Мюнстере три долгих года и за это время создал ряд портретных набросков, подготавливая свой — как он считал — opus magnum[15]. От этих этюдов и набросков немногое осталось, тем более удивительны две прекрасные миниатюры. Как если бы пара тактов увертюры задвинула в тень всю трудолюбиво скомпонованную оперу.
Первая — это портрет испанского аристократа, руководителя делегации на мирных переговорах, имевшего звучное имя Дон Каспар де Бракомонте-и-Гузман Конде де Пеньеранда. Терборх так привязался к испанскому дипломату, что в сцене «Заключения мира…» поместил его со стороны «извечных врагов» своей отчизны, пока коллеги не указали ему на эту бестактность. А портрет Конде де Пеньеранды великолепен; через его лицо как бы пробегают волны переменчивых настроений — меланхолии и спокойствия, подавленности и приливов энергии. Прекрасное высокое чело, черные как смоль быстрые глаза и длинный тонкий нос, подобный клюву грустного попугая. Коротко подстриженная бородка, усы, искусством брадобрея вознесенные кверху, как два острых крючка. На шее тонкий, словно свист шпаги, батистовый воротничок с острыми концами, называемый
