Натюрморт для вампира - [29]

– Вы можете рассказать подробнее о кулоне?

– О кулоне? – переспросила Жураева. – Ммм… Мне известно, что камень, который вправлен в кулон, был привезен прадедом с Тибета. Долгое время он хранился в семье, но когда умер мой дед Тедерик, бабушка Гретта отдала его ювелиру, тот и сделал кулон, в память о её муже и свёкре. И подарила его своей дочери Клотильде, моей маме. Потому на кулоне и вязь «АТФ» латиницей: Адальберт Тедерик фон Форбек.

– Скажите, кулон был сделан в единственном числе? – Дубовик вспомнил, что на картине был изображен камень гораздо большего размера. Интуиция ему подсказывала, что картина имеет отношение к семье барона фон Форбека. Но пока никаких доказательств тому добыть не удалось.

Софья Корнеевна вдруг замерла, потом издала какой-то удивленный возглас:

– Погодите, я только сейчас подумала, что если мама не говорила о том, что для Гюнтера был изготовлен такой же кулон, то это не значит, что его не было! А если он был? Ведь бабушка могла сделать одинаковые для обоих детей! Значит, тот кулон, что я видела в скупке, мог принадлежать моему дядюшке? – она сложила молитвенно руки, зажав между ладонями кружевной платочек. – Боже мой! Неужели я ошиблась?! Но откуда?..

– Софья Корнеевна! Вы успокойтесь! Пока не придёт ответ из Германии, мы ничего конкретно сказать не можем. Давайте, я лучше покажу вам репродукцию одной картины, и вы скажите, известны ли вам предметы на ней, и камень идентичен ли тому, что был в вашем кулоне.

Дубовик вынул из портфеля большую книгу с репродукциями картин Московского музея, открыл на нужной странице и повернул её к Жураевой.

Раздался очередной возглас удивления:

– Это же наша картина! Её написал мой прадед Адальберт, когда был в Черногории. Мама рассказывала мне, что он там жил у какого-то князя. Он написал немало хороших картин. А на эту, я, будучи ребенком, всегда смотрела со страхом. Она полна мистики! Но как красива!

–Ну, Софья Корнеевна, вы просто кладезь сюрпризов! – улыбнулся Дубовик. – А где находилась эта картина?

– Она всегда висела в родовом доме Форбеков. Мы же уехали из Германии в 1912 году. Мне было тогда шесть лет, – женщина с грустью вздохнула. – Остальные члены семьи, насколько мне известно, остались в Австрии. Некоторые даже осуждали маму за то, что она, по их мнению, посмела смешать их «голубую» кровь с «красной». Подтекст вам понятен?

Дубовик коротко кивнул и спросил:

– Камень, изображенный на картине, похож на тот, что был вставлен в кулон?

Софья Корнеевна внимательно посмотрела на картину:

– Да, конечно! А ведь я раньше никогда не задумывалась над этим и никак не сопоставляла картину с действительностью! И знаете, все эти предметы были у нас дома, уже здесь, в России! Их привез мой отец.

Дубовик с Авдеевым переглянулись.

– А где они сейчас? – вкрадчиво, боясь спугнуть удачу, спросил подполковник.

– Их моя мама, по-моему, после смерти отца передала в дар областному краеведческому музею, – немного задумавшись, ответила Жураева. – Да, точно! Я помню, что приходил кто-то из искусствоведов и договаривались с мамой даже о создании небольшой экспозиции в память о моем отце. Но, честно сказать, я никогда такой в музее не видела. Да, собственно, и была я там последний раз до войны.

– Значит, есть они там или нет, вы сказать не можете?

– Увы! – женщина приподняла плечи.

– Ну, что ж! У меня пока всё. Никита Сергеевич, вы?..

– Да, у меня один вопрос. Посмотрите, пожалуйста, вот эти фотографии, – Авдеев разложил на столе несколько снимков мужчин. – Кого-нибудь из них узнаёте?

Софья Корнеевна внимательно перебрала фотографии и немного нерешительно показала на Кунгоева:

– По-моему, вот этот молодой человек стоял рядом со мной, когда я увидела кулон в скупке. Он даже как-то участливо посмотрел на меня, будто хотел помочь. И вышел следом за мной. Я присела на скамейку под деревом, а он прошел куда-то подальше. Вот, пожалуй, и всё.

– Вы так много нам поведали, что больше не смеем вас задерживать. Но если вдруг у нас возникнут к вам вопросы, а они обязательно возникнут, не взыщите, если снова обратимся к вам. И своё обещание, как и говорил, выполню! – Дубовик взял Жураеву под локоть и проводил до двери.

Глава девятнадцатая. Таинственная незнакомка

Зубков с волнением подходил к дому Татьяны. Он понимал, что женщина могла быть на работе, но всё равно очень надеялся на встречу.

Она вышла на крыльцо, лишь завидев издали браво шагающего капитана. Широко улыбаясь, пошла к калитке.

По гулко забившемуся сердцу, Зубков понял, что не зря шел к этой милой женщине. Он почувствовал такое томление в груди, которого не испытывал уже много лет, с какими бы женщинами его не сводила судьба.

Татьяна зарделась, поймав на себе влюблённый взгляд капитана. Оба поняли, что жаждали этой встречи. Зубков, немного робея, приобнял женщину, и так они прошли в дом.

– А я сегодня задержалась, будто ждала, что вы приедете. Правда, причина была другая, – она улыбнулась, – овца окотилась, пока управилась с ягнятами.

Накормив гостя обедом, Татьяна ушла на работу, взяв с Ивана Артемьевича слово, что он обязательно придет на ужин.

– И не только, – Зубков взял её руку в свою, – я ночевать останусь. Не против?