Натурщица Коллонтай - [50]

Прихожу, руки тяну к нему, с игрушкой или деньгами на содержание, он жмётся сначала, стесняется как будто, и каждый раз у Есфири глазами спрашивает разрешения пойти навстречу. А она только плечами пожимает и исчезает из поля моего зрения, чтобы не влиять, я понимаю. Она, мне кажется, больше самого Паши там обитает у них, и когда только на остальное время у неё остаётся, на своих. Те отслужили уже и вернулись давно, Ефимка и Илюша, неразлейвода, оба в институте, автоматчики будут по телемеханике какой-то.

Ну, поиграюсь с Мишенькой и к себе иду, через дорогу напротив, чтобы не смущать и не нарушать режим. Да и работаю ведь, тоже не бездельничаю.

Спрос не падает, а сказала бы, держится на уровне моих природных качеств, как ни посмотри.

И не скрою, были за это время у меня две связи на стороне, Шуринька, когда совсем поджало по женскому недомоганию, хоть волком вой. Не удержалась. В мастерской одной было с одним художником и в мастерской другой было с другим скульптором. Там и там раза по три-четыре всего, но довольно душевно, тоже хочу тебе сказать.

Да и понять меня можно, бабушка, — столько времени выдерживалась в неприкосновенности, хотя соблазнами заваливали меня с ног до головы все эти годы.

А Леонтий мой Петрович окончательно сдулся в половом плане, давно уже.

Схлопнулся.

Раньше он хотя бы делал слабые попытки, изредка, и иногда осуществлял их с трудом и с вялым результатом. Но за два последних года ни разу не подкатил пробовать даже. Целует в лобик перед сном и в стенку храпеть отворачивается, сны свои пожилые смотреть.

Я сперва злилась, сначала на него, потом на себя, а после успокоилась и перешла к действиям, чтобы начать соглашаться на ухаживания поклонников по совместному творчеству.

Боже ты моё!

Какой снова неинтересный мой Леонтий, оказывается, в сравнении с людьми искусства. Знаешь, никто из них, конечно, из художника и скульптора, каким отдавалась, всё равно не может сравниться с Пашей по интересу и глубине высказываний и мыслей. Но и с Леонтий Петровичем тоже рядом не стояли оба по накалу постельных отношений и беседам об искусстве и бытии человека.

Зато оба выпивают.

И немало.

А после валятся без чувств и засыпают.

И порой это обесценивало и приводило почти к голому нулю все наши разговоры и проникновенные беседы в обстановке художественной мастерской: и про душу, и про гениев кисти и холста, и про Божий дар, и про остальное творческое и бессмертное. Плюс бесконечные друзья, приятели друзей, с бутылками, посторонними бабами и шумом, от которого нередко закладывало уши.

И дымят папиросами как ненормальные, до удушья и спёртости воздуха в подвалах, оборудованных под жильё, и на творческих чердаках.

Я, может, связи свои продлила бы на сколько-то ещё, но через время становится невыносимо и затруднительно терпеть неудобства. И я решила, что затягивать не стоит, проще подобрать вариант более подходящий, без этой удушающей пронзительности и настолько улётного времяпровождения.

Понимаешь, они думают, я хотя и красивая, и статность свою сохранившая со всеми вытекающими, но всё ж-таки обычная незаурядная натурщица, одна из восьмидесяти наших подневольников, оголяющих себя до любой позы по приказу учебного процесса. И считают, что кто склад охраняет, тот с него хранимый товар обязательно имеет — закон джунглей. И каждый, в особенности когда примет третью по счёту или очередную, как заведённый забрасывает, чтобы к нему съезжала насовсем, в подвал или чердак, вместе жить. А при этом оба женатые, точно выяснила, нетрудно оказалось. А с одной из них даже выпивать пришлось как-то, рядом сидели, а потом только познакомились.

Хрень какая-то!

Знали б они, как живу, с кем и что имею от этой жизни, заглохли б, и с разговорами своими и с уверенностями в лёгкости добычи в виде меня и моей натуры, и звать бы перестали в непонятность под действием выпитого.

Но только мне самой выгодней молчать в тряпочку и кивать обычной натурной дурой, чтобы просто получить разрядку от заурядной и довольно скучной жизни с Леонтием, уныло перемещающимся в сторону заката жизни по одним и тем же давно проложенным рельсам, как старый паровоз без заворотов, гудков и скоростей.

Мне стыдно с тобой об этом, бабушка, после того, как вчиталась в твои произведения и про саму тебя выискала кой-чего. Да и сама ты, знаю теперь, жару давала немалого, только держись, и про романы твои бесчисленные в курсе.

Женатый меньшевик Пётр Маслов, социал-демократ большевистского направления Шляпников, моложе тебя, кстати, на 11 лет, нарком Дыбенко, из бывших матросов, тоже 16 годков разницы в его же пользу, секретарь дипмиссии французик Марсель Боди — и тот, на минуточку, 21 год до тебя не дотягивал.

И все почти расстреляны, кто наш.

А злые языки говорят, переспала наша Шурочка со всеми почти соратниками Ленина, да из связей своих половых с другими большевиками никакого секрета обычно не делала, а один так даже застрелился из-за тебя и своей неразделённой к тебе любви.

Вот это я понимаю!

И какие у меня после такого тайны от тебя, Шуринька, — нет никаких больше.

Знаешь, поняла вдруг, что мы с тобой не только лицом похожи, а ещё и внутренним устройством в поисках лучшего для себя мужчины.