Натурщица Коллонтай - [51]

Отвлеклась, всего ведь всё равно не ухватишь. Теперь снова по делу.

Ломают нас, конюшню.

Не то, говорят, сама вот-вот рухнет. Короче, ордер нам переезжать, в изолированную двушку на 4-й Вятский переулок, за Савёловский вокзал. Мы же трое так и прописаны семьёй, с мужем Пашей и Мишенькой моим. Паша призывает, срочно чтоб.

Говорит:

— В четверг стронемся, машину заказали. С концами.

Я:

— Как же мне теперь через дорогу-то?

Он:

— Лучше совсем никак, Шуранька. Окончательно.

Я:

— Хочешь сказать, я не нужна моему ребёнку?

Он:

— Просто хочу сказать, что это ему во вред. Он уже большой мальчик и вполне разумный. И он не воспринимает тебя как мать, уже давно. Да тебе и самой меньше беспокойства. И мы думаем, что нам больше не потребуется содержания от тебя никакого, и на Мишу, и за Есфирь — сами, полагаю, справимся.

Я села на стул, молчу.

Он выходит, с Мишенькой.

Она заходит, Есфирь.

И смотрит на меня, спокойным лицом, без эмоций и контрибуций.

Говорю:

— Как же так, Есфирь, что тут вообще у вас происходит? И почему теперь задаром? И зачем Паша про вас говорит «сами справимся»? Это кто вы такие сами, это ты с моим мужем законным, что ли?

Она:

— Александра Михайловна, мы с Павлом Андреевичем любим друг друга и собираемся создать официальную семью, расписаться, если вы не против дать ему развод. Тем более, вы сами замужем за Леонтием Петровичем. Нам обоим кажется, что уже давно пришла пора прекратить это ваше невнятное существование между двух берегов и окончательно определиться. Мы, со своей стороны, определились и сделаем всё, чтобы Мишенька был счастлив и воспитан подобающим образом. И я очень прошу вас, просто умоляю не строить нам препятствий для нашего общего будущего и его блага.

И тоже села на стул, но глаза свои от моих не отвела, будто не сказала ничего для меня постыдного. А я думаю, кто ж у них кого первым в келью мою заманил, он или же сама она, не дожидаясь приглашения, за прибор его потянула удивительный, шалава аккуратная.

Я:

— Совсем сдурела? Кто ты и кто я, подумай сама, ненормальная. Как это я возьму и откажусь от Мишеньки своего ради тебя?

Она:

— Кстати, о Мише. Мы также хотели бы, чтобы вы там не появлялись, по новому адресу нашего проживания, так всем нам будет проще, а главное, самому ребёнку, просто из соображений здравого смысла. Ну зачем вам это, Александра Михайловна, сами подумайте? Вы же свой выбор для себя давно уже сделали, когда дали согласие Леонтию Петровичу отделить ребёнка от вас, от вашей с ним совместной жизни.

Я аж вздёрнулась. И даже, знаешь, больше не из-за Мишеньки моего, а из-за неё самой, змеи-разлучницы. Времени, стало быть, не теряла, пока Пашу моего обихаживала да обкручивала под себя. Не пройдя ни испытаний всех наших с ним, ни лишений, ни смерти мамы моей, ни сладкой муки от него, как ни от какого ещё мужчины, ни взаимных бесед о красоте, о гармонии, об устройстве мирозданий. И стало мне вдруг так страшно и ужасно, что слов не подобрать под такое. За что, думаю, за какие мои преступления и промахи должна я сыном своим теперь расплачиваться, чтоб по новому адресу не сходить даже?! Рот сжала, смотрю в глаза её бесстыжие, паузу тяну.

Говорю:

— Ни сына моего, ни развода, ничего ты не получишь, Есфирь, как ни вкручивай мне слова свои про здравый смысл и остальные выгоды. А на адрес как миленькая пропишусь и буду посещать в любое время. А тебя и ноги твоей там не будет больше, хочет этого Паша или не желает. Я там хозяйка, с ним по закону равная, и чужих на моей территории не будет никого.

Вот так!

А она остаётся в спокойствии, не тревожится отчего-то моей категоричности и реагирует на неё так же негромко, как обычно реагирует.

Она:

— В таком случае я вынуждена буду проинформировать Леонтия Петровича об истинном положении дел относительно ваших детей, Александра Михайловна. Я имею в виду то самое обстоятельство, что их у вас не трое, а только один. И что выделяемые им средства на их содержание не попадали по прямому назначению в течение всех этих лет.

И смотрит на меня, ничуть не переживая за сказанное. Нос горбиной, глаза чёрные, вороньи, голова — назад собранная под ленту, гладкая, с блеском. И руки на коленях.

Неожиданно вышло, не скрою.

Ловко просчитано. И безошибочно подло, под дых.

Но уже в тот же миг знала я, что победили они меня, перехитрили. Высобачила она у меня ребёнка и мужа.

Я:

— С ним говорить дальше буду, без тебя.

Встаёт, выходит. Мишеньку принимает на себя, Паша заходит.

Я:

— Поладили, значит?

Он:

— Мне жаль, Шуранька, но выбирать тебе. И не нагнетай, пожалуйста, Фира тут ни при чём, я ведь уже и так знаю, что согласишься, просто давай разойдёмся достойно, без хабальства этого, без истерики и лишней нервотрёпки ни для кого из нас. Очень тебя прошу. Мог бы я быстро протез свой отстегнуть, не снимая брюк, встал бы на колени, веришь?

И тут меня прошибло, после этих слов Пашеньки моего, тем более что изначально сволочь-то не они, а я, сердце ведь не обманешь, оно же есть и тукает внутри, за что его ни возьми.

Я:

— Ладно, поезжайте на свой адрес. Заявление подпишу, с «этой» передашь.

Он:

— «Эта» больше не придёт к вам, Шуранька, ищите себе другую прислугу. А будет готово всё, дам знать.