Натурщица Коллонтай - [52]

И ты не поверишь, бабушка, подходит, прижимает, как обыкновенно притягивал, и в лобик целует, выказывает благодарность на согласие стать для сына моего не матерью, а ехидной.

Развернулась и ушла.

Дома дождалась Леонтия.

Говорю:

— Можешь танцевать, дорогой мой, развожусь. Не могу держать тебя столько времени в семейной неопределённости.

Вижу, насторожился, не знает, как реагировать, с какого ему танца пляску смерти свою начинать и с какого рожна.

Он:

— А что так, милая?

Я:

— Сам просил, вот и допросился, решила окончательно угодить твоей просьбе, Леончик. Расторгаемся с моим бывшим через загс, обойдёмся без суда, по согласию. По нему же и дети остаются с отцом, все трое. Хотя один твой, Леонтий, приятно тебе это знать или наоборот.

Он присел, где стоял.

Он:

— Как же так! Ты ведь говорила, его.

Я:

— Да, сказала, исключительно тебя не расстраивать. И теперь не буду, раз не желаешь признать его как своего. А только вспомни, кто мне бабушкины труды подсунул и поизучать наказал, разве не ты? А ведь там чётко под номером восьмым в двенадцати заповедях изложено, что при всяком половом акте надо обязательно помнить про возможность зародить ребёнка, как о необходимом гражданину потомстве. Вот я и помнила об том, когда у нас было с тобой. Ты сам-то гражданин или так со мной живёшь, для потехи, лишь бы попользоваться, когда подожмёт, и чтоб почаще неодетой у тебя перед глазами мелькала от обеда до буфета?

Смотрю, что в ответ будет.

Он:

— Так я и не отказываюсь, Шуранька моя, я просто не знал, что всё так получилось с ребёночком нашим. Но если он и впредь будет у отца своего проживать, у другого, то и пускай. Я ему долю в наследстве выделю непременно, как кровинке, как потомству, иначе и быть не должно, даже не сомневайся, моя хорошая. Но только распишемся с тобой без звона лишнего, хорошо? Понезаметней, в силу различных мотиваций, включая деликатного свойства. Это связано с моим положением в обществе, с нашей разницей в возрасте и наличием у тебя детей. Подробней объяснить не могу, извини.

Я:

— Есфирь сообщила, что уходит, совсем. Прошлый раз был последний.

Он:

— Почему, не знаешь?

Я:

— Понятия не имею. Выдохлась, наверно, а может, болезнь. Нам не всё равно с тобой? Другая будет, не хуже этой.

Он и тут согласился. Хороший человек, но слабый, неуверенный. Я бы такого, если откровенно, к большой дипломатии не допустила, не доверила бы межгосударственные вопросы решать, на уровне высоких материй, если он даже в таком простом деле слабину пускает вместе со слюнями.

И в четверг они съехали, по ордеру.

А через месяц конюшню нашу под ноль пустили, снесли, как и не стояла там. Просто наехали бульдозером и стёрли с лица метростроевской земли, вмяли в неё, многострадальную, вместе с кельей: маминой, Пашиной, Есфиревой и моей.

А ещё спустя неделю развели нас по закону, признав по моему ходатайству право на сына за Пашей, а согласованный разведёнными сторонами отказ от алиментов в их пользу от меня, матери по рождению.

Ещё через неделю мы зарегистрировались с Леонтий Петровичем как законные, и я прописалась к нему, в дом академиков и дипломатов. В свой теперь постоянный дом и свою законную квартиру.

В тот день в ресторан с ним сходили, в Пекин, он и я только, без никого больше, чтобы не возбуждать его знакомую общественность. Но зато поели как никогда, с чёрными яйцами, головастиками какими-то высокой нежности вкуса и червями из курятины под соусом из специально протухших рыб.

На другой день навещали с ним районного душеприказчика. Я в приёмной ожидала, а он с ним сам решал, закреплял последнее слово.

Вышел и сообщил, что про наследство для Мишеньки всё прописал как положено, долевое, как и для меня в качестве уже законной супруги. Сколько и чего — оставил за рамками своего извещения, но меня уже и сам тот факт устроил, что действия его идут в русле его же обещаний.

А к осени начались проблемы. Не у меня, у Паши, но которые и меня могли цепануть, Шуринька, самым цепким хватом.

Началось, что позвонили по телефону, представились Глебом Иванычем и предложили повстречаться. С человеком этим, который сказал, что из органов Комитета безопасности. Удивилась страшно, но пришла в квартиру эту, в сером доме на набережной, седьмой этаж.

Сели.

Говорит:

— Моя фамилия Чапайкин, по званию я генерал-майор, так что, полагаю, вы осознаёте, что, раз пригласил я вас к себе, то дело это заслуживает моего и вашего времени, Александра Михайловна?

Я:

— А вы про какое дело, товарищ Чапайкин?

Он:

— Вы как бывшая жена в курсе были, что ваш супруг ряд обращений подписал против власти, в незаконном самоизданном журнале участвовал о текущих событиях и за чехословацкие события положительно призывал в разрез политики партии и правительства?

Я глаза вылупила, хлопаю и не понимаю.

Я:

— Какие события и журналы? Вы о чём вообще?

Он:

— А жену его вы достаточно хорошо изучили, пока она в семье супруга вашего, Леонтия Петровича, домработницей служила?

Я:

— Какую жену, почему жену? Они что, в браке теперь с ней? Расписались-таки?

Он:

— Очень надеюсь, Александра Михайловна, что вы не сидите тут сейчас и притворяетесь, а просто находитесь не в курсе событий самым искренним образом. Но вот только муж ваш, Леонтий Петрович, что на это скажет, когда выяснится, что его сын, который теперь воспитывается в семье отчима, пребывает под влиянием такого, с позволения сказать, антисоветского родителя. А тот, должен вам заметить, развил весьма бурную деятельность против существующих для граждан советских законов и, кроме того, втянул в эту деятельность гражданку Рохлину Есфирь Юрьевну, мать двоих сыновей-студентов очень приличного вуза. А та сидит, понимаете, день и ночь прокламации идиотские на машинке печатает, типа «За нашу и вашу свободу», по заданию мужа вашего бывшего. А пацаны её их по разным местам растаскивают и оставляют. Пусть бы он о своей лучше свободе подумал, артиллерист безногий, а не о чужой. При руке одной тюкать несподручно, так он жену употребил для этой цели. Она ж у него учительницей была по родной речи. Представляю, чему могла б научить детей, если вовремя не остановить. Хотя близнецов-то своих подключила, не забыла про них. Ну, ничего, она подключила, мы отключим.