Наташа и Марсель - [107]

Где вы сегодня, фрау Анна из маленького городка Зальгерст?

Из Фюрстенвальде Наташу перевели в Калау. Незадолго до Первомая в лагере началось восстание. Наташа стреляла из «шмайсера» и уже потом, когда была перебита лагерная охрана, удивилась: как это она выучилась стрелять из трофейного немецкого автомата?

А вскоре подоспели наши воины в непривычных глазу погонах, и она впервые за войну заплакала от счастья.

В Германии расцветали вишня и сирень, а Наташа запомнила в ту весну красные флаги Победы, салют Победы, День Победы.

* * *

Французы говорят: на войне как на войне. Совсем неподалеку от Наташи находился в это время Марсель. Смерть обошла его стороной и летом сорок четвертого, когда проводилась карательная операция «Корморан» {35}, которая завершилась блокадой Паликских болот.

Петля окружения неотвратимо сжималась вокруг нескольких партизанских отрядов и бригад. Превосходство противника в численности и огневых средствах было подавляющим, и командование Борисовско-Бегомльской партизанской зоны приказало пробиваться и выходить из окружения группами или поодиночке.

Марсель расставался с Деминым в конце жаркого июньского дня. Все гуще краснели воды Палика, будто наливались обильно пролитой здесь кровью. На заходе солнца и человеческих жизней кричала болотная выпь. Не ко времени заухал филин.

Невдалеке громыхали выстрелы, слышались гортанные крики егерей. Прокладывая гати, они прочесывали болота.

Все заметнее блекло усталое небо. В кучевом облаке остывали розовые оттенки. Над верхушками деревьев мелькнул силуэт совы.

Демин достал НЗ {36} — последнюю банку немецких мясных консервов. Штыком открыв ее, горько усмехнулся:

— Твои трофеи. С продовольственного склада в Смолевичах. Не возвращать же их ротозеям — давай подкрепимся и попытаем еще раз судьбу.

Закончив ужин, Марсель постарался успокоить Командира:

— Не горюй, я верю — жива твоя Валентина.

Демин встал, по-доброму посмотрел на Марселя:

— Пора. Ну, счастливо… Они обнялись.

На черных волнах Палика качалась луна, Дробились в прибрежной воде тени от нависших с берега деревьев. Лунный свет на воде вспорола очередь пулемета.

Дождливой ночью Марселю посчастливилось, не утонув в трясине, миновать вражеские посты. Позади остались километры болот, кровавые воды Палика. С востока спешили на выручку наши наступающие войска.

Марсель упал отдохнуть под разлапистой елью, забылся сном и был разбужен лаем овчарки: над ним стоял каратель с автоматом. Подошедшему гауптману Марсель назвал вымышленную фамилию, сказал, что был пленен партизанами, бежал, и вот…

Привели пленных, однополчан Марселя из бригады «Смерть фашизму»: никто из них товарища не выдал, «не признал». Это случилось за три дня до освобождения Смолевичей.

Разбираться в спешке отступления гитлеровцам было недосуг: полынную горечь неволи Марселя направили отбывать в шталаг III «а», под Люкенвальдом, и, уже как французского военнопленного, — в шталаг II «ц», севернее Берлина. Там и освободили его советские войска в победную весну сорок пятого. Над землей ликовали майские ветры, вбирая в себя гарь и дым погасшей войны.

Закончив инженерную школу, бывший волонтер бригады «Смерть фашизму» Марсель Сози стал парижским зодчим, строителем. Женился. В семье появились дочь, Катрин, потом — Франсуа. Были свои житейские радости, свое горе: умерли отец и после долгой болезни — Жюльетта, жена.

Как же стремительно в наш космический век мчатся годы, сливаясь в десятилетия! Вот уже перешагнули порог совершеннолетия Катрин, а за ней — Франсуа, в туманные дали прошлого закатилась своя беспокойная молодость. Но память о военном лихолетьи травой забвения в Марселе не поросла…

* * *

От Одера до станции Берлин-Восточный пятнадцатый скорый идет час. Елизавета Ивановна Алексеева прошла этот путь в сорок пятом за три месяца боев.

Со своей бригадой, в составе Первого Белорусского фронта, она штурмовала Берлин.

…Возвращаясь из медсанбата в передовой отряд, гвардии лейтенант Алексеева услышала подозрительный шорох за аркой разрушенного дома. Переложив пистолет в левую руку, достала «лимонку», ввинтила запал, метнулась за арку во двор — и опешила, увидев испуганных немок с детьми.

На лицах женщин застыл ужас, они не отрывали взглядов от ее пистолета и ее гранаты. Капризно заплакал толстенький малыш лет четырех-пяти, захлебываясь одним-единственным словом: эссен. Кушать.

«Ишь ты, даже плачет по-немецки, — отметила про себя Алексеева. — Девочки молчат, а он — тоже мне мужик — ревет эдаким хриплым баском. Это надо же, война, а вон та длинноносая немка выходила такого упитанного капризуна…»

— Швайген! {37} — приказала Алексеева, и карапуз послушно умолк.

«Дисциплинированный немчонок», — подумала она, вывинчивая запал из «лимонки», и сунула пистолет в кобуру.

Ужас на лицах немок и детей стал затухать, но у всех, исключая карапуза, осталось выражение какой-то фатальной отрешенности. Рядом, как их прошлая жизнь, рушились и горели здания Берлина. Впереди была неизвестность и призрак расплаты за все, что случилось на этой войне с миллионами других женщин и детей.

— Комм! {38} — приказала Алексеева и двинулась со двора. Немки с детьми послушно потянулись за ней следом.