Наташа и другие рассказы - [31]

Шрифт
Интервал

ему хватило, чтобы оплатить медицинские счета.

Когда Чарли принялся рыться в поисках нужной коробки из-под сигар, его хватил второй удар, и все посыпалось на пол. Я не успел поддержать его, но он упал правым плечом на деревянную стенку и поэтому не так сильно ударился головой. Он дышал, но, по-видимому, был без сознания. Падая, Чарли рассыпал репортерские пропуска. Один, с фотографией семидесятых годов, спланировал на его правую пижамную штанину. Судя по снимку, Чарли был когда-то хорош собой.


До болезни бабушки я часто заходил к ней и слушал, как она болтает на идише с друзьями по телефону. Я сидел с бабушкой, дедушкой и их ровесниками, когда они говорили о войне. До войны они умели мастерить коньки из проволоки, деревяшек и веревки. Дедушка делал их в Латвии точно так же, как бабушкин брат — в Литве. В те времена, вспомнила бабушка, был такой чудак — шарманка. Он ходил из города в город, носил с собой гармошку, маленькую белую мышь и умел предсказывать будущее. (По-русски он назывался катаринщик, перебил ее дедушка.) Когда шарманка приходил в их местечко, дети бегали к нему погадать, давали мелкие монетки. Но бабушка была уверена, что, если бы даже задала ему вопросы правильно, жизнь все равно сложилась бы так, как сложилась.

И все-таки во время войны чудо произошло — ведь они выжили, а немцы погибли. Бог подтвердил им, что Он есть, хотя гораздо больше фактов было за то, что Его нет.


Мне предложили поехать с Чарли на «скорой помощи», и я согласился. Сел сзади рядом с двумя санитарами. В дороге Чарли был совсем плох, но к тому времени, когда его состояние стабилизировали, он уже лежал в отдельной палате, а я все еще слонялся по больнице, неизвестно чего дожидаясь. Врач решил, что я хорошо знаю Чарли, и, поскольку меня привлекала возможность стать участником последней драмы в его жизни, я делал вид, что знаю о нем больше, чем на самом деле.

Когда я позже вечером зашел в палату, Чарли был в сознании, но речь к нему не вернулась. Врач спрашивал его про семью. Нужно было подписать кое-какие бумаги, на всякий случай. Чарли мог общаться только при помощи блокнота, в котором писал правой рукой — она еще могла кое-как двигаться.

— Есть кто-нибудь, с кем вы хотели бы связаться?

В ответ Чарли закатил глаза. Точно так же отреагировал бы совершенно здоровый человек.

— Братья, сестры? Дети?

Чарли перевел взгляд с врача на другую сторону комнаты.

— Если у вас есть дети, мистер Дэвис, надо им сообщить, что с вами. Они должны быть в курсе. Сейчас самое время.

Чарли устало покачал головой. Это не значило, что детей нет; это значило, что лучше бы доктор оставил его в покое. Доктор подошел к Чарли с правой стороны с блокнотом и карандашом в руках. Он поднес их к лицу Чарли и стоял над ним, дожидаясь.

Чарли написал: ДЖИМ ФРЕСНО.

— Это его фамилия — Фресно, или город, где он живет?

Чарли закрыл глаза и отвернулся.


Во Фресно оказалось восемь Джеймсов Дэвисов, но я застал дома только троих. Ни у кого из них не было отца по имени Чарли Дэвис, живущего в Сан-Франциско. Я оставил остальным пятерым Джеймсам Дэвисам сообщения: четыре — на автоответчик, а одно — уборщице-мексиканке.

После ужина мне позвонил один из Джеймсов Дэвисов и сказал, что его отца зовут Чарли Дэвис и он живет в Сан-Франциско.

— Чем занимался ваш отец?

— Он был спортивным репортером в «Кроникл». Писал о парнях, которые пытаются снести друг другу голову.

— Я думаю, вам нужно приехать в Сан-Франциско.


На Джиме Дэвисе были полотняные брюки защитного цвета и красная тенниска с логотипом «Хранителей обещания»[20]. На стекла его очков налипли чешуйки кожи и выпавшая ресница. Он работал в брокерском агентстве недвижимости; в больнице Джим появился сразу после полуночи.

Чарли в это время спал, и доктор не разрешил его будить. К этому моменту я уже отлично знал, где в больнице все автоматы с бутербродами и кофе.

Джим первым делом спросил меня, принадлежу ли я к какой-нибудь церкви. Я ответил, что нет. Он спросил, есть ли у меня личная связь с Христом. Его отец, добавил он, никогда не пускал Христа в свое сердце и так и не принял любовь Христа.

Мы сидели в коридоре, ели морковные кексы из пластиковой упаковки и пили кофе.

— У меня в церковной группе есть друг, в детстве он был трудным ребенком, и отец беспокоился за его будущее. Его отец никогда не был очень религиозным, он работал в телефонной компании в Сакраменто. Но он заключил с сыном сделку. Сказал, что если тот будет ходить с ним целый год по воскресеньям в церковь, то получит в подарок все, что захочет. В разумных пределах, но все, что угодно. И мой друг согласился ходить, но только в те воскресенья, когда не будет бейсбольного матча «Малой лиги». И сдержал обещание. Ходил с отцом каждое воскресенье, кроме тех, когда шли бейсбольные матчи. Через год отец спросил его, что он хочет в подарок, и знаешь, что мой друг сказал? Он сказал: «Обещай мне и дальше ходить со мной в церковь». Захотел, чтобы они вдвоем продолжали ходить в церковь. Вместе.

Пока он говорил, я пытался угадать, чем закончится эта история. Что-то похожее я слышал от одного из учителей в еврейской школе.


Рекомендуем почитать
Восставший разум

Роман о реально существующей научной теории, о ее носителе и событиях происходящих благодаря неординарному мышлению героев произведения. Многие происшествия взяты из жизни и списаны с существующих людей.


На бегу

Маленькие, трогательные истории, наполненные светом, теплом и легкой грустью. Они разбудят память о твоем бессмертии, заставят достать крылья из старого сундука, стряхнуть с них пыль и взмыть навстречу свежему ветру, счастью и мечтам.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.