Настроение: со льдом! - [19]

Шрифт
Интервал

– Я пойду, – услышала я за своей спиной голос Виталика, – я в магазин собирался. Я быстро вернусь, – добавил он, судя по всему, для Ляли, которая продолжала стоять передо мной и несмело переминаться с ноги на ногу. Я услышала звук щёлкнувшего замка, ручка повернулась с небольшим скрежетом, а спустя секунду входная дверь мягко закрылась.

– Тома…

Голос Ляли прозвучал чуть слышно и умоляюще. Я продолжала стоять, оцепеневшая, посреди прихожей, если честно, не зная, что делать, а сестра подошла, вглядывалась в моё лицо, после чего обняла. Приподнялась на цыпочки, обхватила руками мои плечи и прижалась, по крайней мере, попыталась. И зашептала мне на ухо:

– Томочка, Томочка, прости меня. Я ужасная, я предательница, я знаю. Но я так его люблю. Прости нас, пожалуйста. Ты ведь простишь, правда?

Я молчала. Просто не могла ничего сказать. Мне казалось, что если я произнесу хоть слово, если найду это слово для сестры, для Виталика, для родителей, у которых, судя по всему, всё хорошо, то пути назад для меня уже не будет.

Мама снова из кухни выглянула, увидела нас с Лялей, стоявших в обнимку, точнее, то, что она висла у меня на шее, и улыбнулась. Едва ли не руками в умилении всплеснула.

– Соскучились? Тома, тебе нужно приезжать чаще, а не раз в три месяца. Ляля без конца о тебе говорит.

Я, наконец, смогла сделать вдох, и будто ожила в этот момент. По крайней мере, в голове, как мне показалось, что-то лопнуло. Взорвалось, и перед глазами встал туман. Я поняла, что я переполнилась злостью, до краёв. Поторопилась сделать шаг назад, и Ляле пришлось опустить руки.

– Я поеду к бабушке, – сообщила я, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.

– Томочка, ты злишься?

– Она не злится, Ляля, – успокоила сестру мама, прежде чем я успела что-то сказать. – Она просто устала с дороги, и Томе, правда, лучше поехать к бабушке. Зачем столько людей в доме. Мы завтра встретимся и всё обсудим. Правда, Тамара?

Я лишь кивнула, развернулась и буквально выбежала за дверь. Почувствовала огромное облегчение, оказавшись в подъезде.

Странно, но я даже не плакала. На дорогу за город, до бабушкиного дома, у меня ушло больше часа. Я будто оглушённая садилась и выходила из автобуса, ждала следующего на остановке, потом сидела, прижавшись виском к холодному стеклу, и, кажется, даже ни о чем не думала. И только когда увидела бабушку, разрыдалась. Только помню, как спрашивала ту раз за разом:

– За что? За что так со мной?

Ответа ни у кого не было. Бабушка могла лишь жалеть меня, гладить по голове и обещать, что всё наладится. Однажды всё обязательно наладится. Весьма расплывчатое, неопределённое обещание.

Вечером приехали родители. Одни, без Ляли. Я сидела в саду и слышала их голоса, как они разговаривали с бабушкой. Та негодовала, называла дочь и зятя бездушными, а мама с ней, кажется, спорила. Папа, как всегда, предпочёл отмолчаться. Мне не хотелось с ними разговаривать. Мне даже не было интересно, что за разговор ведётся на кухне. Я и без того всё знала. А позже мама вышла ко мне в сад, одна. Прошла к беседке, в которой я сидела, и присела рядом. Начать разговор не торопилась, разглядывала что-то вокруг, но на меня не смотрела. То ли желания не имела объясняться, то ли смелости не хватало. Я тоже молчала. О чем я могла ей поведать? О своих обидах? Вряд ли ей было интересно. Что она вскоре и подтвердила своими первыми словами:

– Ты должна понять, – сказала она.

Я повернула голову, посмотрела на неё.

– Что я должна понять?

– То, что от тебя уже ничего не зависит. Никто не виноват, Тома, что так случилось. Они любят друг друга. И это ты должна понять.

Я сжала руку в кулак, смотрела в сторону и глотала слёзы обиды. Но сжимание кулаков не помогло, и я всё же высказала маме то, что клокотало у меня внутри.

– Почему я опять должна что-то понимать? А кто поймёт меня? – Я повернулась к матери и с претензией проговорила: – Неужели ты не могла меня предупредить? Ты же звонила, рассказывала о свадьбе! И не могла меня предупредить, чтобы я не упала в обморок, когда узнала всё на пороге квартиры!

Мама недовольно поджала губы, вскинула подбородок, отгораживаясь от моих обвинений. И только сухо попросила:

– Не кричи, пожалуйста.

– А я хочу кричать, – воспротивилась я. – Хочу кричать. Потому что у меня отобрали то, что было моим, что я любила и в чём нуждалась!

– Ты говоришь совершеннейшие глупости, – укорила меня мама, не повышая голоса. – Нельзя отобрать то, что тебе не принадлежит. Разве у Виталика нет права голоса, и он не может сам сделать выбор? Он его сделал, он очень переживал, мы все это прекрасно видели. Как он мучился. Но он пришёл к Ляле и к нам, и честно сказал, что любит её. Что я должна была делать? Зная, что у вас с ним всё равно ничего не выйдет? Тома, – в мамином голосе проявилось участие, по крайней мере, попыталось пробиться наружу, – я знаю, что тебе больно и обидно, но никто не виноват в том, что всё так сложилось. А Ляля…

– Ляля – ребёнок, – перебила я её. – И ей надо учиться и пытаться жить самостоятельно, а не выскакивать замуж за первого, кто её догадался поцеловать. Тебе так не кажется?


Еще от автора Екатерина Риз
Жили-были

Жили-были!.. Как бы хотелось сказать так о своей жизни, наверное, любому. Начать рассказ о принцессах и принцах, о любви и верности, достатке и сопутствующей удаче, и закончить его признанием в том, что это все о тебе, о твоей жизни. Вот так тебе повезло. Саше Богатырёвой далеко не так повезло. И принцессой ее никто никогда не считал, и любящих родителей, пусть даже и не королевской крови, у нее не имелось, да и вообще, жизнь мало походила на сказку. Зато у нее была сестра, которую вполне можно было признать принцессой и красавицей, и близким родством с нею гордиться.


Дурман

Говорят, первая любовь приходит и уходит. Оставляет после себя приятное послевкусие, а иногда горечь. Проходят годы, но в душе остаётся червоточинка от той самой первой и сильной любви, закончившейся трагически. Тебя когда-то предали, а ты всё равно, спустя годы, скучаешь по тому человеку и по своим разбитым мечтам… Вот у Иры так всё и случилось. Жизнь сложилась, в том числе и семейная, а потом случайная встреча, и она не в силах удержаться от безумства, которое снова меняет всю жизнь.


Мир, где нет тебя

Трудно жить, зная, что наделал в жизни ошибок. И молодость – не оправдание. А смириться с тем, что в прошлом остался любимый человек, ещё труднее. Но жизнь не замирает, она бежит вперёд, и отставать нельзя. И поэтому бывшие супруги строят свои, отныне параллельные друг другу, жизни. Но что будет, если судьба решит поглумиться и вновь сведёт бывших супругов, до сих пор обиженных и не простивших друг друга? И вдруг окажется, что мир, где они были не вместе, не такой уж правильный и реальный…


Случайная

Очень трудно принять то, что ты лишь случайная женщина на жизненном пути любимого мужчины. И в его жизни тебе отведено совсем немного места, и жить он без тебя может, у него, вообще, своя, насыщенная событиями и близкими людьми жизнь. А ты хорошая, замечательная, но не любимая. Лида, вернувшись в родной город после нескольких лет жизни в Санкт-Петербурге, неожиданно для себя оказалась именно в такой ситуации. Встретила и влюбилась в мужчину, рядом с которым представить себя не могла. Давид Кравец казался если не настоящим принцем, то подавал все надежды на звание идеального мужчины, и Лида влюбилась, не в силах поверить, что сказка случилась и в её среднестатистической жизни. Но, как часто бывает, сказка оказалась лишь её мечтой, а принц не собирался оправдывать надежд Лиды.


Мы играем в пистолеты

Он — владелец ресторана, имеющего в городе дурную славу. При этом загадочный, привлекательный и опасный. Не мужчина, а мечта. Для любительниц приключений. Но Вероника такой никогда не была. И уж точно влюбляться в такого типа не собиралась. Ведь у неё спокойная, налаженная жизнь, у неё муж-милиционер, хорошая работа, и вообще она не любит перемены. Но как устоять, если тебя откровенно соблазняют? И как не влюбиться, первый раз в жизни, со всей страстью, раз уж решила в омут с головой броситься? Даже понимая, что тебе врут… А уж если оказываешься втянутой в игру, затеянную мужчинами, где от тебя ничего не зависит, приходится учиться огрызаться.


Зефир в шоколаде

В народе говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. Поговорка, легко слетающая с языка, но кто всерьёз задумывается о её смысле? Лера никогда не задумывалась, пока это самое несчастье не свалилось на её голову. Ну как несчастье? Казус, как она это назвала, стараясь оберегать собственное спокойствие. Но не сберегла, и этот казус изменил неторопливое течение её жизни. И уж совсем непонятно, как расценить появление на её пути мужчины, от взгляда на которого захватывает дух. Кто он: спаситель, переполненный жаждой справедливости и стремлением помочь, или же дьявол-искуситель? Ей ещё предстоит узнать, что в городе его знают именно под вторым именем.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.