Настроение на завтра - [30]

— Мы подождем немного, Валя. Должны товар привезти. А потом пойдем домой, — сказала седая женщина. — А сейчас попьем чайку.

— Схожу за кипятком, — сказала она, вынув из чемодана зачехленную фляжку.

Из окна киоска было видно, как подошел желанный поезд.

Привокзальная площадь шумно оживилась. К воротам платформы устремились пассажиры.

Набрав кипяток, Валентина купила сушеных яблок, все же какая-то еда, и пошла к киоску.

Стояло несколько человек, очередь быстро таяла. Только один задержался, заворачивал в газету пачки «Казбека». Он был без шапки, в длиннополом сером пальтишке и кирзовых сапогах. Уложив папиросы, он шагнул и, вдруг увидев Гречихину, резко остановился.

Взгляды их встретились.

Валентина вздрогнула. Радостный испуг безжалостно изменил ее лицо.

— Валя? Ты… Гречихина! — ошеломленно произнес Старбеев.

— Здравствуй, Старбеев… — Она протянула руку.

Старбеев сграбастал ее, худенькую, притихшую, и трижды поцеловал.

— Здесь обосновался? Все такой же. Не изменился.

— Проездом тут. Вышел папирос купить. Вон поезд стоит. Я в Грибниках живу. Ты как сюда попала?

Она невольно вздохнула.

— Жила в Трубинке. Сейчас к тетке еду. В Синиловск. Там останусь. Приехала сюда, здесь пересадка. А билетов нет. Сутки маюсь. И ребенок извелся.

Из киоска донесся плач Маринки.

— Погоди, я сейчас.

Она вернулась, держа Маринку на руках.

— Красавица! Сколько ей?

— В мае два годика.

— А где же…

Она прервала его:

— Погиб отец. Одна я… Вот так.

— Вижу. Не сладко тебе. Осерчала судьба.

— Мне бы отсюда выбраться… Спасибо женщине. В киоске приютила.

Старбеев глянул на киоск, нахмурился.

— Дядя. — Маринка протянула ручку.

Какая-то скрытая боль всполошилась в его душе. Он мысленно проклинал свое бессилие помочь Валентине. Полез в карман за деньгами, но тут же выдернул руку и скомандовал:

— Собирайся! Немедленно!

— Куда? Зачем? — беспамятно воскликнула она, не понимая призыв Старбеева. — И билета нет. Опомнись.

— Где вещи?! Где?! — побагровев, не остывая голосом, говорил Старбеев.

— Здесь, в киоске.

Он взял вещи и торопливо зашагал к поезду.

Валентина, благодарно тронув плечо седой женщины, поспешила за Старбеевым, крепко сжимая руки, державшие Маринку. Они прошли через ворота на людную платформу. Наконец он остановился у седьмого вагона и, без передыха вскочив на подножку, отнес вещи в купе.

Все происшедшее казалось Валентине загадочным, невероятным. Она боялась, что безрассудный поступок Старбеева ввергнет ее в новые тяготы. Желтый теремок табачного киоска представал как спасительный очаг, который она отвергла, поддавшись суматошному рвению Старбеева. Она стояла у двери вагона и, слыша, как сильно бьется ее сердце, ждала возвращения Старбеева.

До отхода поезда оставалось десять минут.

Он появился с тощей полосатой сумкой, спрыгнул на платформу. Что-то изменилось в его лице. Но блуждающий взгляд Валентины не заметил армейской фуражки, которая сразу придала ему волевой, командирский облик.

Бросив сумку, он взял на руки Маринку и, не давая Валентине опомниться, приказал:

— Полезай в вагон!

Когда они вошли в купе, Валентина села на краешек полки и тревожным шепотом спросила:

— А билет?

— Твое место семнадцатое. Ты угадала. На нем сидишь. — Он выглянул в коридор, окликнул проводницу.

Вошла молодая женщина, и Старбеев все тем же приказным тоном заявил:

— Вместо меня поедет. Ясно? — И добавил: — Прошу не обижать…

Проводница удивленно посмотрела на Валентину.

— Жена, значит…

— Мама. — Он впервые улыбнулся.

— Ваше дело… — И ушла.

— Все законно, Валя… Слушай меня внимательно. Я еду в командировку. В Муратово. Через неделю вернусь в Грибники. — Он оторвал уголок газеты, лежавшей на столике, и написал свой адрес. — Вот мои позывные. Пришли письмишко.

— Да, да, — машинально твердила Валентина.

— Говорят, Синиловск хороший городок.

— И тетя Маня хвалила… Что ж я сижу? — Она встрепенулась, сунула руку в боковой карман ватника и, вынув деньги, протянула Старбееву.

Он зыркнул на нее и, проглотив сердитые слова, произнес:

— Дура дурочкой. А еще мама.

— Как же ты, Павел?

— Я одинокий. На буфере доберусь.

Он погладил по головке Маринку.

Валентина хотела поцеловать Старбеева, но поезд уже тронулся.

Он рванул к выходу и соскочил на ходу.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

В восемь пятнадцать утра директор включал пульт селекторной связи и проводил оперативку. Лоскутов начинал разговор со справки о количестве опозданий и прогулов, а затем шли сообщения начальников цехов.

Старбеев сидел в конторке, уставившись на вспыхнувший красный глазок аппарата, и ждал вызова. Но Лоскутов к Старбееву не обратился. Красный глазок зажегся напрасно. Может, в иную пору Старбеев не придал бы значения этому факту, мол, нет к нему вопросов, зачем зря время терять. Но вопрос-то был — третий станок простаивал.

Старбеев не успел еще до конца поразмыслить о случившемся, как позвонил начальник первого сборочного и спросил: «Павел, разве твой селектор неисправен?» Старбеев, уловив иронию, ответил: «Черная кошка по проводу гуляет». Звонок распалил смутное чувство, охватившее Старбеева. Странная позиция проявилась в нарочитом молчании Лоскутова. Что-то мелкое, личное было в факте, который заметили его коллеги.