Настроение на завтра - [28]

— А ведь сегодня выходной. Забыл, Павлуша? Видно, не для нас такое. — В голосе сквозило огорчение. — Лоскутов, наверное, сейчас по лесу себя прогуливает. Поучился бы у него.

— Не любишь ты Лоскутова.

— Это Татьянина забота. Его жены.

Старбеев усмехнулся, понравилась находчивость Валентины.

— Ты весь в делах. Полдня просидел.

— Умнею, Валюша, умнею.

— Выходит, дуракам лучше. У них здоровье покрепче.

Старбеев помолчал, посмотрел в вопрошающие глаза Валентины, поманил пальцем.

Она приблизилась. Он чмокнул ее в щеку.

— Удивительная ты женщина, Валюша… Диво дивное.

Валентина улыбчиво махнула рукой.

— Вчера ты так станки расхваливал… Диво дивное.

— Неужели?

— Было, Павлуша… Плохо ты усвоил, что женщины любят ушами.

— Трудная наука. Всю жизнь надо учиться.

— При твоих-то способностях одного урока хватит.

Старбеев положил исписанные страницы в папку, сдвинул книги в сторону и в приподнятом настроении вышел из-за стола.

— Хорошую мысль подала. Пообедаем и айда в лес.

— У нас свой маршрут. По набережной пройдемся.

Гуляли они долго. Дошли до железнодорожного моста.

Электровоз тащил длинный товарный состав; с гулким перестуком катились вагоры.

Они пошли обратно домой.

Серое небо низко нависло над городом. И только на левом берегу густо клубился пар теплоцентрали, вытягиваясь в белесое облако. Оно нехотя покидало свою зону.

Воздух манил бодрящей свежестью.

Когда подошли к парку, Старбеев издали заметил Мягкова и Мартынову. Он приостановился.

— Устал? — спросила Валентина.

— Видишь, парочка… К воротам подходят. Мягков с журналисткой. Я говорил о ней. Подружились.

— Гуляют.

— По-моему, Юра влюбился, — утвердительно сказал Старбеев.

— Надолго? — жестко спросила Валентина.

— Моя бы воля, я бы их поженил.

— Ты начальник, издай приказ.

— Я серьезно, Валюша.

— И я не шучу. Сам знаешь, какие нынче свадьбы. Полгода, год — и разбежались.

— Мягков не такой. Верю ему. Глаза у него честные.

Валентина задумчиво промолчала, а затем сказала:

— И честные могут стать лживыми.

— Ну почему ты так? Честность не балалайка, в магазине не купишь… Есть так есть.

— Я ведь, Павлуша, и о наших детях думаю. Как бы не обманулись.

Старбеев пожал плечами.

— Трудно загадывать… Они у нас совестливые. — И, в чем-то усомнившись, продолжил: — Ты представь такое. Вспыхнет у них чувство и не встретит взаимной верности. Брачное свидетельство — это еще не мандат семейного счастья. Его сотворить надо… Мы-то с тобой не обманулись, Валюша?

— Разве про нас разговор? — преодолевая приступ смятения, заговорила Валентина. — Не торопись своим аршином чужую жизнь мерить. Может не сойтись… Одной солонки мало, чтобы понять, как жизнь пойдет. В гору или под откос. Потому и возникла молва про пуд соли.

Они подошли к дому.

И уже в лифте Старбеев предложил:

— Давай пригласим их в гости.

— На смотрины? — Валентина улыбнулась. — Хочется тебе на свадьбе погулять… Начал с «зубров», а теперь свадьбу затеваешь.

Сумерки затенили окна.

Старбеев зажег свет, стал искать свежие газеты, но не нашел. Валентина не спускалась за ними, и он пошел сам.

В ящике лежало письмо. На конверте — незнакомый почерк. Не разобрав без очков обратный адрес, он только в комнате, надев очки, увидел, что письмо от Журина.

— Из музея, — сказал Старбеев и развернул страницу, напечатанную на машинке. Пробежав глазами несколько строк, сразу помрачнел и отрывисто добавил: — Настойчивый. Удалось восстановить.

— О чем ты, Павел?

— Прочту!

Валентина села на тахту и, ощутив легкий озноб, прижалась к спинке.

Старбеев удрученно поскреб затылок и начал читать:

— «Давно порывался написать вам про житье-бытье, но безропотно ждал, когда экспертиза восстановит строки вашего письма. На месте не удалось это сделать, пришлось отправить в Москву, в Институт криминалистики.

После фразы: «Думал, конец», вы написали: «И еще случилось такое. В нашем взводе оказался Хрупов, который удрал с боевой позиции. Я выстрелил в негодяя. Иначе поступить не мог». Дальше восстановили строку: «Я чудом выжил. Теперь верю, что смерть дважды не приходит».

Днями пришлю фотокопию вашего письма.

Мы усердно ведем поиски Хрупова. Послали запрос в Центральный архив. Есть надежда, что получим сообщения о медсанбатах дивизии, где вы воевали. Тогда, возможно, установим, в какую часть после госпиталя направили Хрупова.

Я помню и соблюдаю нашу договоренность. Буду регулярно информировать о ходе поисков. Всего вам доброго. С уважением, Журин».

Старбеев швырнул письмо на стол.

Он никогда не думал, что письмо причинит такую боль и все пережитое в санатории бьмо лишь началом изнурительного беспокойства. Ему хотелось немедленно написать Журину, ответить резко, требовательно: не надо никакой информации. Пусть распоряжается находкой, как считает нужным.

Но об этом следовало думать раньше. Он понял это с запоздалым огорчением.

И вдруг все слова, которые были готовы ворваться в тишину, застряли в горле. Какая-то немота сковала Старбеева. И он, беспомощно затихший, смотрел на Валентину. Она прикрыла лицо ладонями и молчала.

Он стал вышагивать по комнате, затем подошел к ней и сказал:

— Опять война ворвалась в наш дом.

— Куда денешься от судьбы… Паша!