Настоящий формидабль. Часть 3 - [2]

А Шурочка — она хоть и любопытная, но умеет и помолчать, когда нужно. Так что на ее вопросы я отвечу!..

Я приоткрыл дверь в кабинет директора.

— Амалия Захаровна? Можно войти?

Амалия Захаровна подняла озабоченный взгляд от бумаг, которые лежали у нее на столе.

И тут же ее лицо расцвело улыбкой.

— А, Слава! Здравствуй! Конечно, входи! Очень рада тебя видеть! Какой у тебя большой пакет!

— Это сценический костюм. Запасной. Можно, я его у вас пока оставлю?

— Оставляй! Повесь в шкаф.

Я повесил пакет с платьем, и опять повернулся к Амалие Захаровне.

Она продолжала улыбаться, но на ее лбу были видны две глубокие вертикальные складки.

Мне захотелось сказать что–нибудь ободряющее.

— Амалия Захаровна, вы только это, не волнуйтесь слишком сильно! — сказал я как можно более бодрым голосом. — Все перемелется, и будет мука. Вот!

— И мука, и тесто, и вкусные булочки! — с улыбкой продолжила Амалия Захаровна.

От сердца у меня слегка отлегло. Раз Амалия Захаровна способна шутить, значит, все не так уж плохо.

Я улыбнулся в ответ на ее улыбку, и увидел, как ее складки на лбу немного разгладились.

— Спасибо, Ярослав! — сказала Амалия Захаровна.

— За что?! — искренне удивился я.

— За оптимизм, заботу и веру! — серьезно ответила Амалия Захаровна. — И еще — за искренность! Ты ведь умеешь несколькими словами прямо–таки напитать уверенностью!..

Амалия Захаровна так и сказала — напитать!..

— Нельзя так хвалить ребенка, Амалия Захаровна! — с легким упреком сказал я. — Это непедагогично. А вдруг я задеру нос, и у меня начнется звездная болезнь?..

— Звездная болезнь?.. Нет, тебе это не грозит.

— Почему?

— Потому что в тебе есть правильная жизненная закваска! Впрочем, если только я увижу, как твой нос начинает задираться, я немедленно что–нибудь предприму, чтобы он принял правильное положение. Можешь не сомневаться!

Амалия Захаровна посмотрела на меня внимательно и даже строго. И я сразу успокоился.

Тут в глазах Амалии Захаровны мелькнул какой–то совсем новый огонек.

— Да, не случайно в тебя влюблены все девочки нашей школы, с третьего по восьмой… Нет, даже по девятый класс! — неожиданно сказала она.

— По девятый? — удивился я.

— А ты не знал?..

— Ну, я как–то еще не думал о чем–нибудь подобном. И вообще!..

— Неужели?..

Тут я подумал об Анжеле, вспомнил ее улыбку, ее руки, ее прикосновения, то, как мы с ней вчера разговаривали, играли, и невольно покраснел.

Амалия Захаровна понимающе кивнула.

— Я очень рада. Она учится в нашей школе?..

— Кто?..

— Ну, кто… Ты–то уж точно знаешь!..

— Нет, она в другую школу ходит.

Амалия Захаровна вздохнула.

— Что ж, это вполне естественно. Оно и к лучшему!

Вот это последнюю фразу я не совсем понял. Но Амалия Захаровна не стала ничего объяснять. Она повернула голову к открытому окну и сказала:

— Какой теплый, какой удивительный в этом году апрель!

Из–за окна долетел шум, смех и тут же — пронзительный девчачий вопль: «Жека! Ну все, теперь прощайся с жизнью!»

— Жизнь продолжается! — невпопад, точнее, очень даже впопад заметила на это Амалия Захаровна.

Я сказал:

— Амалия Захаровна, я пойду. Через пять минут звонок!

— Да–да, иди конечно! И не забудь — после третьего урока ты должен быть в актовом зале, вместе с другими нашими артистами. Пока я буду показывать мадам Гор… То есть Елене Павловне нашу школу, вы должны как следует настроиться перед концертом!..

3

Только я вышел из кабинета Амалии Захаровны, как тут же ко мне подошли Генка Хряпин и Людка Карпухина. Ясно было, что они меня специально поджидали.

У обоих был заговорщицкий и одновременно очень смущенный вид.

— Здравствуй, Славочка!.. — заискивающим тоном начала Карпухина.

— Привет!.. — смущенно, но стараясь выглядеть уверенным, подхватил Генка.

— Славочка, это… Мы тут вот с Геной поговорили, все обсудили, и решили… Ну, после того, как поговорили, что это, вот… Ну, в общем, это… — забормотала, покраснев, как рак, Людка.

Но договорить она не смогла. Потеряла дар речи!..

Она только зашмыгала носом, и, опустив глаза, принялась теребить поясок своего платья.

Тогда ей на помощь попытался прийти Генка.

— Ну то есть мы это… Мы решили, что… — попытался сказать он внушительным тоном. И тоже не смог договорить!..

Единственное, что он смог сделать — так это взять Людку за руку, другой своей рукой сделав беспомощный жест: мол, я старался, но, как видишь, не получилось!..

Я вздохнул. Ну почему некоторые люди от любви глупеют?.. Вчера один Генка никак не мог ясно выразить то, что ему хотелось, сегодня уже они оба путаются в трех словах!..

— Все с вами ясно. — сказал я. — Вы хотите меня попросить, чтобы я попросил Анну Ивановну, чтобы она разрешила вам сидеть за одним столом! Правильно?

Людка просияла.

— Ой, Слава! Какой ты умный! — воскликнула она. — Как ты догадался?..

— Да что уж тут догадываться! — буркнул я. — Вас за три километра видно!

— Это в каком смысле?.. — растерялся Генка.

— В том самом! Юные влюбленные. Ходят, думают только о своей любви и больше в голову им ничего не идет!

— Славочка, а разве любовь — это плохо?.. — растерялась Карпухина.

— Разве?!.. — решительно добавил Генка Хряпин.

Карпухина взглянула на него благодарно и нежно взяла за руку. Генка просиял. И Людка тоже вся так и засветилась от счастья.