Настоящая радуга - [34]

— Откуда этот фрукт?

— Русский.

— Русский? Шпион?

Минаев не слышит, о чем говорят дальше. Но отдохнуть, уйти от этих разговоров нельзя. За окном каюты какой-то фотограф хвастается, что отлично зарабатывает на фотографиях казненных.

В ночь перед Рангуном спалось плохо. Пароход часто останавливался: ждали встречную флотилию, с которой должен был проследовать в Мандалай вице-король, чтобы поставить точку на окончившейся войне и объявить всему миру дальнейшую судьбу Бирмы. А Минаеву снился английский офицер, сожалевший, что англичане недостаточно жестоки к бирманцам.

Пора уезжать. Уезжать из Бирмы, столь полюбившейся Минаеву, из Бирмы разоренной, растерянной, знающей, что ждет ее дальше. Минаев вновь раскрывает тетрадь и пишет: «О, эта цивилизация без милосердия, без мягкости хуже деспотизма. Где же с ней бороться бирманцам!»

Глубоко потрясенный виденным, Минаев не мог заглянуть в будущее. Настоящее было слишком трагично и, как казалось ему, беспросветно. Он был прав, когда писал, что еще нет людей, которые могли бы сказать наступит ли лучшее будущее для Бирмы. Для того чтобы ответить на этот вопрос, ему пришлось бы выполнить свое обещание, которое он дал библиотекарю и монахам, просившим его вернуться и учить их детей. Но сделать это он не смог. Всего через пять лет он умер.

Остались лишь дневники, которые он также не успел обработать и которые увидели свет почти через сто лет после его смерти. Они дошли до нас не сглаженными цензурой, без купюр и вырезок. Страстный голос Минаева и сегодня звучит резко и непримиримо. Вряд ли кто-нибудь еще столь кратко и метко подытожил всю историю английской колонизации Бирмы, как он в описании отъезда индийского вице-короля из Бирмы, после того как тот объявил Бирму провинцией Британской Индии: «Палят из пушек! Лорд Деффирин отъезжает в Мадрас. Кончился последний акт бирманской трагедии. Той трагедии, первая сцена которой разыгралась в Рангуне, когда здесь из груди британских торгашей раздался дикий вопль: Бирму нужно прикарманить!»

Минаев не был пророком. Он не был и политиком. Скорее всего, он был аполитичным, сухим ученым. Ноученым незаурядным, выдающимся. За время своего пребывания в Бирме он убедился, что эта полюбившаяся ему страна покорена только формально и больше в воображении англичан. И не удивительно, что его бирманские записи заканчиваются строками: «Царь сдался. Но кругом идет глухая борьба. Так называемые дакойты подстреливают английских чиновников из-за кустов, и время ли говорить о том, что страна спасена?!» Время быстро ответило на этот вопрос Минаева. Еще при его жизни «глухая борьба» переросла в народную войну. И возглавили ее такие выдающиеся сыны бирманского народа, как Золотой Яун — дед Аун Сана.

ОТСТУПЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

1

К началу девяностых годов в Бирме наступило спокойствие — спокойствие сломленной страны. Пути назад уже не было, возвращение к прошлому стало немыслимым, так как монархия как знамя изжила себя, а д. А национально-освободительного движения в новых, демократических формах еще не настало время, еще не созрели те силы — национальная буржуазия, интеллигенция, рабочий класс, которые позднее, уже в XX веке, стали во главе борьбы за освобождение.

Конец прошлого века знаменовался усилением интереса в Европе к экзотике, к путешествиям в тропические страны. С одной стороны, возникшая колониальная литература создавала пусть не всегда правдивую, ни зато занимательную картину таинственного Востока, с другой стороны, развитие транспорта привело к облегчению самой процедуры путешествия. Регулярные пароходные рейсы и железные дороги, прорезавшие Индию, Бирму и Французский Индокитай, в несколько лет превратили в воспоминание былые подвиги путешественников, избиравших средством передвижения лошадей, а то и собственные ноги. Теперь в Бирму и Нидерландскую Индию, в Сингапур и Макао мог попасть любой состоятельный господин (или даже дама) со склонностями к перемене мест: везде, и в Сайгоне и в Рангуне, можно было рассчитывать на европейскую гостиницу, колониальный сервис и — при наличии связей — на место и клубе или гостиной местной знати.

И таких путешественников на рубеже веков появляется множество. Они спешили разглядеть достопримечательности, они склонны были видеть тайны и ужасы в том, в чем их не было, и полностью игнорировать их там, где их можно было бы увидеть. Среди них были и русские путешественники, не оставившие никаких следов своего пребывания на Востоке.

Рассказывать здесь о них и неинтересно и не нужно. Но среди в общем немногочисленных русских, посетивших Бирму после покорения ее англичанами, были и фигуры любопытные, встречались зоркие наблюдатели или неплохие литераторы.

Например, князь Константин Вяземский.

Его портреты появлялись время от времени в разделах светской хроники или на обложке журнала «Вокруг света». Обычно князь, англизированный, элегантный, стоял, опершись рукой на гриву ручного льва, или целился в оленя. Князь был красив, образован и честолюбив. Склонность к путешествиям и охота к перемене мест отлично уживались в нем с искренней любовью к комфорту, страсть охотника и авантюристические порывы соперничали со светскими причудами и спесью.