Настоящая радуга - [35]

И все-таки к зауряд-путешественникам отнести князя никак нельзя. Странное смешение черт характера привело его к весьма нестандартным поступкам. И большая часть их отражена в его дневниках. Двенадцать тетрадей дневника Вяземский опубликовал, тридцать девять остались в рукописном фонде Библиотеки имени И И. Ленина. Всего — ни мало ни много —5000 страниц, вносящихся лишь к его второму путешествию.

Первое путешествие Вяземский совершил еще в 1883–1884 годах вокруг Средиземного моря. И уже тогда, хоть путешествие это было свадебным, Вяземский совершил его именно так, как совершит и второе — верхом.

В век пароходов и железных дорог Вяземский был оригиналом и анахронизмом. Это был снобизм, спорт, но и снобизм, и спорт полезного свойства: с коня путешественник видел куда больше, чем из окна вагона.

Вяземский и его жена путешествовали почти год. Они выехали из Стамбула, пересекли Турцию, а затем проехали в Египет через Сирию, Палестину и Синайскую пустыню. Добрались до Марокко, потом повернули обратно, проникли в Судан и в июне 1884 года вернулись на Кавказ. Нельзя сказать, что путешествие было легким, но молодая княгиня выдержала все трудности пути. Хотя в следующее, еще более амбициозное путешествие ехать уже не решилась.

Была у Вяземского мечта — проехать в седле через всю Африку от Египта до мыса Доброй Надежды. Этот план, который мог бы выдвинуть его в число самых и известных путешественников, не удался. Тогда им овладела другая мечта: Индия — Китай — Тибет… Вяземского влекли рекорды. Рекорды, правда, могли стать лишь условными: ведь сравнивать было не с чем. Тем не менее, если бы ему удалось пройти верхом всю Азию он стал бы единственным в мире человеком, сделавшим это.

Вяземский обратился за содействием к Географическому обществу. Географическое общество в поддержке и покровительстве отказало. И не потому, что что члены общества — крупнейшие географы России — были некомпетентны в таких вопросах, — наоборот, именно потому, что они отлично понимали цену рекордам Вяземского. В научную ценность путешествия они не верили: ведь им известны были достижения молодой четы Вяземских и известно было, что путешествие для Вяземского, по его же собственным словам, «как бы не прекращающееся театральное зрелище, и притом самое фантастическое».

Сам же Вяземский в дневниках выдвинул другую, куда менее правдоподобную причину отказа. Он пишет, что Географическое общество попросту не поверило в возможный успех такого грандиозного замысла.

Итак, 6 июля 1891 года князь Вяземский попрощался с женой и в сопровождении повара, переводчика и слуг отправился поездом в Нижний Новгород. Там он пересел на пароход и поплыл по Волге и Каме. От Перми до Тюмени он вновь добирался поездом, а дальше на тройке в почтовой бричке поехал через Томск и Иркутск в Кяхту. Здесь он получил в сопровождение несколько казаков, и небольшой конный отряд пустился в путь через пустыню Гоби.

Стоит повторить, что путешествие Вяземского, хоть и отдававшее причудой богача, не было легким и простым. Ведь за последовавшие годы он проехал более сорока тысяч верст верхом.

Осень и зиму 1891 и весну 1892 года Вяземский провел в Китае, пересекши его с северо-запада на юго-восток. Затем начался Индокитай. Путешественник побывал в Аннаме, Камбодже, Тонкине и Кохинхине. Оттуда поправился в Сиам. В Бангкоке он повернул на запад и 5 декабря 1892 года пересек бирмано-тайскую границу в районе деревни Меа. Уже полтора года Вяземский в пути, но до конца путешествия далеко, и он не поддается усталости.

Сейчас приходится лишь жалеть, что замечательный спортсмен и неутомимый кавалерист оказался плохим наблюдателем и слабым литератором. Он добросовестно исписывал тетрадь за тетрадью, но видел он удивительно немного, хотя побывал в весьма труднодоступных местах и должен был бы на основе виденного создать интереснейшее описание Азии.

И все-таки Вяземский оказался первым русским путешественником, побывавшим на окраинах Бирмы, и местах, где даже англичан видели лишь во время карательных экспедиций.

Вяземский был аристократом и, как таковой, отлично ощущал свое родство с британскими лордами и пэрами Франции. Поэтому покорение европейцами стран Азии его никак не смущало, было в порядке вещей. Но — удивительное дело — стоило ему пересечь бирманскую границу, как настроение его начало заметно меняться.

Прежде всего он заметил любопытную вещь: бирманцы не уступали дороги белому человеку. Казалось бы, аристократическая натура Вяземского должна была возмутиться. Но не тут-то было. Независимость и гордость бирманцев понравились путешественнику. В то те время приняли гостей в деревне очень радушно, хоть никто и не приказывал крестьянам этого делать. Путешественников разместили, накормили и притом отказались взять с них деньги.

И вот, может быть частично и под влиянием первой встречи на бирманской земле, Вяземский проникается к Бирме и бирманцам сочувствием и симпатией. Его поражает все — и архитектура страны, и ее пейзажи, и одежда, и быт людей. Англоман и аристократ постепенно все больше становится на сторону бирманцев, и в дневнике его появляются довольно резкие высказывания о новых хозяевах Бирмы.