Настигнутые коммунизмом - [53]

Со стороны хлева донеслось топанье тяжелых ног и следом — вздох животного. И снова — покой и сон. Взойдет солнце, его лучи скроют бесчисленные звезды, только слабый лик луны останется в небе жалким призраком ночного великолепия. Так и чудесный мир души человека гаснет перед сутолокой дневных забот. Иошуа улыбнулся, представляя безвольно и расслабленно спящие тела в несчетных халупах, домах и дворцах, тяжелое дыхание людей, истомленных жарой и работой. Если перебороть вечерний дурман усталости, не дать ночной тяжести сковать тело, то молчание звезд развеет истому дня, прольется в глаза ослепительным светом, тогда коснется слуха тихое слово души. Никогда не утонет во сне человек, чья душа способна принять одиночество ночи, тихий шепот звездной россыпи…

Со стороны улочки долетели еле слышные шаги. Словно капли, они мерно падали в тишину, потом замерли рядом, скрипнула дверь

— Здесь остановился Иошуа из Назарета? — донесся глухой мужской голос, скованный ночным оцепенением.

— Здесь я, — откликнулся Иошуа и торопливо сошел во двор.

Перед ним возник темный силуэт.

— Идем в дом, — прервал молчание Иошуа и, открыв дверь, шагнул в комнату, где в углу слабо желтел огонек светильника.

— Мое имя Никодим, — сказал мужчина, осторожно затворяя за собой дверь. — Сегодня видел тебя в храме.

— Рад, что ты пришел. — Иошуа присел на подстилку в углу около светильника и указал рукой на место напротив. Он окинул взглядом добротный плащ пришельца, дорогие сандалии. — Вижу, тебе не просто дался приход ко мне. Рад за тебя, счастлив буду разделить твою радость.

— Не думал, — произнес ошеломленно Никодим. — Ты говоришь о радости? Какая радость? — Его лицо замерло, он изумленно смотрел на Иошуа. — Думал, разделишь мою скорбь.

— Радость дает жизнь человеку, — тихо, понизив голос, сказал Иошуа. — Не покидает его на тернистом пути жизни и награждает его, если правильно выбрал тропу к свету.

Мужчина тяжело молчал, потом наклонил голову, его лицо исказила судорога боли. Он торопливо закрыл глаза рукой. В тишине он задавленно простонал.

— Доверься мне, — сказал Иошуа, — помни: человек с болью и страхом оставляет лоно матери… с болью и страхом душа покидает смертное ложе.

Никодим сидел тихо, потом отер ладонью мокрые глаза, вздохнул протяжно.

— С детства твердили мне, что в жизни я хозяин… Меня почитают, я богат. Взял в жены добрую девушку из хорошей семьи, у меня хорошие дети. Но умер любимый старший сын, дочь отдали за богатого жениха, она помутилась разумом и покончила с собой. С женой начались припадки страха… она боится меня до судорог, до рвоты. Это страшно. Взгляд мой, прикосновение руки убивают ее. В безумии она изменяет мне с моим слугой… — Он замолчал, согнувшись. — Скрываю от всех, сам прячу их… Не могу по закону поступить. Мое сердце разрывается от боли за нее. Люблю ее, помню, как дарила меня счастьем, нежностью, как в ее руках смеялись наши дети… — Он уткнулся с плачем в ладони, а когда успокоился, сказал: — Не могу желать ей смерти.

На некоторое время воцарилась тишина, слышалось лишь измученное дыхание Никодима.

— Помогу тебе, — наконец сказал Иошуа. — Ночью вы — трое — должны отправиться с мехами к источнику Гион, наберите воды — кто сколько сможет нести. С этой водой идите сначала на кладбище, где ваши дети. Когда придете, пусть каждый посыпет себя землей с могил детей ваших, а потом пусть жена твоя посыпет вас двоих и себя. Затем идите с водой на гору Масляничную, так, чтобы к рассвету быть на вершине. С первыми лучами солнца пусть каждый обольет себя и друг друга водой из мехов. Пусть каждый принесет воды, сколько сможет нести. — Иошуа помолча. — Потом слуге купи дом, обеспечь ему дело, которое прокормило бы его. Твои мучения кончатся.

Никодим взволнованно смотрел на Иошуа, потом сказал с радостью:

— Все сделаю, благодарю тебя. — Он вздохнул. — Ты снял тяжесть с сердца моего. Но скажи мне: почему мир наш так жесток? Почему люди ненавидят друг друга больше, чем кровожадные звери себе подобных?

— Потому что слаб человек, как младенец, и страх его терзает и уничтожает. От того хватается за камень да нож, чтобы страх свой уничтожить. А не знает, что сам он сильнее любого зверя и крепче железа меча.

— Неужто?

— Сам гляди вокруг.

— Ты поселяешь сомнения в душе, лишаешь опоры.

— Вручаю крепкий посох, чтобы привел тебя к истине. Сомневайся — и будешь идти, иди — и достигнешь цели. Ничего не видит тот, кто думает, коль родился, значит, ждет его только смерть. Может еще родиться в ином мире света и радости.

— Каждый? — удивился Никодим.

— Не каждый муж и жена детей имеют.

— А дети мои? — спросил Никодим. — Никогда… никогда не увидеть мне их?

— А не с ними ли ты говоришь, когда просыпаешься утром, не о них ли печешься, когда занят делами?.. Любовь твоя породила их, любовью твоею они и живы.

— Прав ты, прав, верю… — его лицо осветилось счастьем. — Но хочу предупредить тебя. Зло замышляется против тебя. Берегись!

Иошуа посмотрел на взволнованного Никодима, а потом тихо спросил:

— А способно ли зло убить твою любовь к детям, к жене твоей?

— Нет, — Никодим покачал головой.