Настигнутые коммунизмом - [54]

— Зло бессильно… потому что смертно.

Как только выдалось немного свободного времени, то есть малыш не болел, хорошо кушал и сладко заснул, а жена пришла в отличное настроение, и был запас пеленок, тут же Елисей сказал Ларисе, что ему надо съездить к Миколюте, вернуть рукописи Фердинанда. Жена поморщилась, но благодушие крепко владело ею, и она согласилась.

Собственно, возвращение рукописи было только поводом. Главное — он хотел сказать Миколюте, что знает стукача, принявшего столь энергичное участие в его судьбе. Конечно, были смутные колебания: стоит ли ворошить былое, воскрешать прошлые мучения? Но быстро победила мысль, что всякое неведение и незнание гораздо хуже самой горькой и некрасивой правды. Лучше знать, как устроена подлость, чем она питается, как сколочены ее внутренности, как по ее вонючим жилам течет зловонная жижа предательства.

Дом Ильи Ефимовича пребывал все в том же затрапезном виде. Посеревшие от пыли, давно не крашеные стены. Отощавший от тягот перестройки серый кот, тусклыми зелеными глазами дико взирающий на белый свет из-под проржавевшего остова допотопного «Запорожца», волнообразные стертые ступени лестницы, в которых ступни тонут, как в подушку.

Илья Ефимович встретил его оживленно, радостно засуетился, приглашая в комнату. Потом огорченно заохал, запричитал, что вот, нет никакой возможности напечатать ни строчки из рукописей Фердинанда.

— Закон надо такой принять: умер писатель, пусть самый завалящий, но напечатайте хоть пару страничек… для родственников пусть.

— Ну, это на машинке можно отпечатать, — предложил Елисей.

— Вы не понимаете. У каждого текста — своя магия. Рукой напишешь — одно, на машинке надолбишь — другое. А уж совсем чудо, если типографский станок да бумага хорошая. Автор, он и шрифтом полюбуется, и запах краски сладострастно вдохнет. Культура это, батенька! — возвысил голос Илья Ефимович. — Нет ее у нас, вот беда откуда! Умер, свалили в яму, напились — и забыли. А следом пустыня придет. В древней Азии разрушенные войной города пожирала пустыня. Может, пустыни на земле — это умершие без следа цивилизации?

— Следы бытовухи, — мрачно заявил Елисей. — Один и тот же вечный сюжет. Представьте. Дядя укокошил папашу любимого племянника, женился на мамаше. Племяш узнал случайно, мучался, пил. Потом при совместном распитии прикончил дядю утюгом. Допил остатки, отключился и захлебнулся блевотиной. Соседи вызвали милицию. Те пришли: море крови — сказали: бытовуха.

Миколюта рассмеялся:

— Шекспир, видно, не служил в милиции, наверное, поэтому дофантазировал эту историю до трагедии. Мне кажется, дружок, у вас слишком тяжелая жизнь.

— А у кого она легкая?.. Видели кого-нибудь, кто сказал бы: живу легко, доволен зарплатой, работой, женой? Денно и нощно некто под «крышей» государевой воли убивает пап, племяшей, мальчиков — и хоть бы что. Пятнадцать тысяч в Афганистане, полтора миллиона «моджахедов» — убийцы окопались под кремлевской стеной. Трое — в августе путча. Убийцы неизвестны. Две тысячи там, двадцать — за соседней горой. Ничего, живем. Может, пора сказать: баста! Разобраться. А если трудновато сразу — выпить для очищения горизонта мыслей.

— Нет, — Миколюта покачал головой, — если ума не хватает, живи, как природа положила: вкалывай, детей разводи, строчи романы… Глядишь, на вспаханном поле родится что путное, а над романом хоть кто-то слезу проронит, придумает более толковое, может, кто и догадается о главном.

— Предайся естественному отбору, — продолжил Елисей. — Плодись, хорони покойников… набальзамированная мумия — такое мерзкое зрелище, даже ужасное. Может, и рукописи похоронить надо? А что? Наступит второе пришествие — все достойное, не сотлевшее, восстанет к жизни.

— Ах, вы, скептики, лентяи, — засмеялся Миколюта. — Так все можно оправдать. Есть анекдот. Провалились в слоновую могилу пессимист, реалист и оптимист. Пессимист говорит: давайте сидеть — все равно умрем сейчас или потом. Реалист говорит: давайте ждать, сегодня или завтра притащат слона хоронить, и нас достанут. А оптимист сказал: пусть пессимист встанет у стенки, ему на плечи заберется реалист, я встану на реалиста, вылезу из могилы, найду веревку и потом всех достану. А почему ты должен вылезти первым? — спросили его. А он отвечает: пессимист угробит любое дело, реалист скажет, что за все надо платить и потребует деньги. А я вытащу вас в надежде, что вы меня поблагодарите.

Илья Ефимович захихикал и пошел на кухню за чайником, который закипел и яростно стал пыхтеть и брызгаться на плите. А когда вернулся, сказал:

— А если серьезно, то есть такая мысль. Недавно вычитал, что раком человек заболевает, когда организм утрачивает способность уничтожать раковые клетки. Они, клетки рака, оказывается, постоянно возникают в организме по разным причинам. Но здоровый организм их обнаруживает и уничтожает. А больной, увы, не может, и рак поедает все и вся. Вот и в обществе есть субстанция некая. Действует она супротив злодейства. Может, совестью ее назвать надо, может, культурой. Злодейство она в человеке выгрызает. Что-то вроде санитара.